Губы Мэтью приоткрылись, словно он хотел заговорить, но вместо этого начал подниматься.

Вайолет нанесла удар в его грудь, и лезвие вошло по рукоять; она навалилась сверху, перенесла вес тела на нож, крутанув его, и почувствовала, как по клинку бешено стучит сердце Мэтью, и вибрации поднимаются сквозь сталь и кожу в ее ладонь – четыре ощутимых удара, а потом оно остановилось, и мужчина издал последний глухой вздох.

Долгое время Ви не двигалась. Просто смотрела вниз, в глаза Мэтью, и следила, как жизнь уходит, растворяясь в стекленеющей пустоте.

Ее трясло, и она ничего не могла с этим сделать.

Наконец скатилась с тела.

Кровь залила картонную коробку, и правое колено ее спортивного костюма промокло насквозь. Она выползла из коробки и не успела сделать трех шагов к бочке, как ее стошнило. Ви блевала, согнувшись, пока желудок не вывернуло наизнанку.

– Я это сделала, – простонала она, задыхаясь. – Слышишь меня, сын долбаной сучки, я сделала это.

Ви сплюнула несколько раз. Едкая горечь желчи стояла в горле.

– Я хочу видеть Макса, – сказала она. Все ее тело содрогалось от ужаса содеянного. – Лютер. Лютер!

Тот не отвечал.

– Лютер!

– Ты должна многому научиться, – сказал он.

– О чем ты говоришь?

– О доверии. И особенно о том, когда не стоит доверять.

В микрофоне раздался громкий плач ее сына.

Ноги подогнулись, внезапно она упала на колени и зарыдала, вцепившись пальцами в волосы. Лютер еще что-то говорил, но она ничего не слышала. Все утонуло во вспышке неистовства и плаче Макса.

– Прошу, Лютер! – кричала она. – Я сделала, что ты просил. Пожалуйста!

Макс кричал еще громче.

Она вскочила, вытерла глаза, подбежала к картонной коробке, схватила нож и вытащила из груди Мэтью окровавленное лезвие. Вытерла его о штанину и выбежала из комнаты в коридор. В полной темноте ей приходилось продвигаться на ощупь, касаясь рукой стены и спотыкаясь о хлам, устилавший пол.