Тридцать секунд спустя она выбралась в вестибюль и через разбитые двойные двери выбежала под дождь.

Сын все кричал, и она завизжала:

– Прекрати его мучить!

Крик стал еще громче, кто-то словно вдавил ноготь в барабанную перепонку. Она не могла этого вынести; мысль о том, что Лютер делает с Максом, была невыносима.

– Я иду, чтобы убить тебя! – закричала Вайолет.

Она вцепилась в место, где был микрофон, и выдрала его.

Последовала вспышка жгучей боли, по шее потекла горячая струйка крови.

Ви бросила микрофон, растоптала его подошвой теннисной туфли и побежала в ночь.

Дождь хлестал в лицо, в небе светился розоватый отсвет огней большого города. Но на бетонной пустоши царила тьма, и лишь угадывались очертания предметов – водонапорной башни, деревьев, дымовых труб.

Она бежала по заброшенным кварталам; туфли и носки промокли насквозь.

Бежала, жадно хватая ртом воздух.

К тому моменту, когда хлынул ледяной дождь, ноги совсем ослабели.

Вдали, под розовым небом, вырисовывался силуэт заводского комплекса.

Кварталы закончились, и Ви очутилась на широком пустыре, покрытом разрушающимся бетоном, – парковочной площадке с рядами старых осветительных мачт.

Когда она достигла первого здания, сердце стонало у нее в груди, а глаза заливал едкий пот, но на какое-то время Вайолет согрелась.

Строение поднималось ввысь футов на пятьдесят. Кирпичное, исписанное граффити, с гигантскими многокамерными окнами, из которых стекла по большей части оказались выбиты. Ви бежала вдоль здания, пока не достигла входа с двойными дверями.

Она открыла их, преодолев сопротивление заржавевших петель, и скользнула внутрь, спеша укрыться от дождя.

Дверь захлопнулась, и Вайолет, мокрая и задыхающаяся, напрягла зрение, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте и начнут что-либо различать.

Тьма.

В барабанной перепонке отдавалось биение сердца.