– Я не получал от твоего сына плату за вино. Он оставил задаток за ужин.

Если смог измениться я, то можешь измениться и ты. Ложь.

Даже это.

Горит, все горит.

– Про эти деньги я и толкую. Плата за говно, которое мы не съели и не собираемся есть в твоей забегаловке. Дай сюда бутылку. И деньги, что там остались.

– Твой парень сказал, что я могу оставить их у себя, пока он не вернется.

– Мой сын не вернется!

Иван вытянул бутылку комнатной температуры из руки Даксо – лучше было наполнить бокал самому. Egri Bikavér. Бычья кровь, по-венгерски. Он знал, что это значит. Делая первый глоток нехолодного вина, он смотрел, как Даксо выкладывает на барную стойку четыре пятисотки. Деньги сына, которые он, Иван, сейчас пропьет. И такое прекрасное ощущение в глотке, во всем теле – словно старый друг, которого ты ненавидел два года, вдруг снова заставил тебя смеяться.

* * *

Снаружи и внутри.

Лишь однажды Бронксу случилось пережить это ощущение: мир движется одним образом, а я – по-другому.

В тот раз его отец лежал на кровати, с рыбным ножом в груди.

А вокруг просто продолжалось движение – молодая женщина медленно шла мимо их окна, ела мороженое, двое мужчин постарше сидели на мостках, удили окуней, пили пиво из бутылок.

То же чувство, та же раздвоенность мира: он в машине, в подземном гараже полицейского управления, а другие полицейские кружат по ту сторону автомобильного кузова, в другой реальности. В поисках ответа, который у него уже есть.

Вот почему так трудно выйти из машины.

Он должен принять решение.

Или навечно похоронить этот ответ – или открыть дверцу машины, щелкнув пальцами, заморозить движения полицейских и крикнуть – я знаю разгадку.