В первый раз ему показалось, что Лео Дувняк встретил его взгляд – пустые глаза наполнились чем-то, похожим на жизнь.
– И мне кажется, то, о чем мы сейчас будем говорить, и есть такая нить.
Рассматривали.
Вот что делали ожившие глаза.
Словно пытались решить, что же они видят.
– У тебя есть две минуты.
Лео Дувняк поднял руку, раскрыл ладонь.
– Если отдашь мне сигнализацию.
Бронкс понял, о чем он, что означает его требование. Но тут же сунул руку в карман, достал пульт, вложил в ожидавшую ладонь.
– И если ты не скажешь за эти две минуты ничего, что заставит меня посмотреть на тебя по-другому, Бронкс, я разобью тебе голову о бетонную стену. Вон она, сзади.
Лео Дувняк поднялся, и тесная камера стала еще теснее.
Бронкс покосился на закрытую дверь и понял: если он не утихомирит готовую перелиться через край ярость стоящего перед ним человека, то меньше чем через сто двадцать секунд в камере останется всего один живой.
– Черная нить – фигня, Бронкс. Ты использовал Винсента, чтобы добраться до меня, и все пошло к черту. Ответственность за его смерть – на тебе.
Дувняк был почти на десять сантиметров выше Бронкса. Так что, подавшись вперед, он еще и согнулся, чтобы их глаза оказались рядом.
– Ты тоже слышишь, Бронкс? Секундная стрелка. Тик-так. Тик-так.
Бронкс слышал. И чувствовал, нутром. Почти прекрасное ощущение – знать, что следующая секунда решает всё. Неважно как, или что – всё просто кончится, и не нужно будет больше ни быть вечно наготове, ни мучиться вопросами.
– Что ж, слушай: я – единственный полицейский, который знает, как связаны события последних дней.
– Тик-так, Бронкс, тик-так.
– Я знаю, что это ты спланировал ограбление инкассаторов, а осуществили его мой брат и покойный Яри Ояла. Такое ограбление