Он бросает взгляд на зеркало и понимает, что отлично виден со всех сторон.

Стальной глаз.

Может, поэтому он думает про нее.

Когда Клик меня поймает.

Когда я буду сидеть напротив него в конторе – я должен буду сказать, как зовут маму.

Так и будет.

Он уже подошел к полке со сластями, возле первой кассы и раздвижных дверей, которые караулит Клик. Еще четыре минуты тридцать секунд. Пока надо делать вид, что выбираешь из множества плиток, которые, согласно ценнику, весят по сто граммов: молочный шоколад, с орехами, швейцарский… и еще мамин любимый – с фруктами и миндалем.

Как зовут маму. Мама все равно узнает, что я сейчас сделаю.

Завтра утром, когда я буду сидеть возле ее койки в больнице, ее глаз с кровавыми точками глубоко внутри будет смотреть на меня не отрываясь, как стальной глаз на потолке.

Я разболтал про Лео, а сейчас стану вором, и она будет смотреть на меня, как смотрела на него.

Нет.

Не будет он этого делать.

Он принял решение. Никакую из шоколадок он не стащит. Потому что не будет воровать вообще.

Оставить шоколадки на полке. Просто уйти домой. И тогда не придется сначала сидеть в сраной конторе, а потом – возле сраной койки, как тот, кем он не хочет быть.