– С точки зрения статистики, один из нас лишит себя жизни, пару человек отправят в психушку, а…

– Нельзя рассуждать таким образом, – попытался объяснить я.

– Мне – можно, – перебила Лидия. – Потому что я собираюсь войти в число тех, кто справится.

Она сделала еще один шаг ко мне и сказала с неожиданной жестокостью во взгляде:

– Я думаю, Шарлотте будет той, кто покончит с собой.

И не успел я ей ответить, как она вздохнула:

– У нее хоть детей нет.

Я смотрел, как Лидия идет к своему стулу и садится. Бросил взгляд на часы и понял, что прошло больше пятнадцати минут. Пьер, Лидия, Юсси и Эва вернулись на свои места. Я позвал Марека, который слонялся по коридору, беседуя сам с собой. Сибель курила в дверях; она устало усмехнулась, когда я попросил ее вернуться в комнату.

Мне пришлось констатировать, что Шарлотте пока не вернулась. Лидия с довольным видом взглянула на меня.

– Итак, – сказал я и сложил ладони, – мы продолжаем.

Я видел перед собой лица своих пациентов. Они были готовы. После перерыва занятия всегда шли лучше, словно все эти люди стремились вновь оказаться на глубине, словно свет и звуки там, внизу, шептали нам: “Вернитесь!”

Индукция была мгновенной – Лидия погрузилась в глубокий гипноз всего за десять минут.

Мы погружались, теплая вода струилась у меня над головой. Большие серые глыбы покрыты кораллами. Колеблются щупальца полипов. Я видел каждую деталь, каждую фосфоресцирующую, переливчатую краску.

– Лидия, – позвал я, – где вы находитесь?

Лидия облизнула сухие губы, запрокинула голову, глаза мягко закрыты – но рот раздраженно дернулся, и морщина легла на лоб.

– Я беру нож.

Голос сухой, скрипучий.

– Какой нож? – спросил я.

– Зазубренный нож с мойки, – задумчиво сказала она и затихла, полуоткрыв рот.

– Хлебный нож?