У Юсси выпятилась нижняя губа, щеки отвисли.

– Представьте себе, что вы на засидке, – начал я.

Юсси прошептал что-то про болезненную отдачу в плечо от выстрела.

– Вы сейчас на засидке? – спросил я.

– Высокая трава на лугу заиндевела, – тихо сказал он.

– Посмотрите вокруг. Вы один?

– Нет. Косуля двигается по темной опушке леса. Она лает. Ищет детенышей.

– А на засидке? На засидке вы один?

– Со мной всегда только ружье.

– Вы говорили об отдаче. Вы уже выстрелили? – спросил я.

– Выстрелил?

Он мотнул головой, словно указывая направление, и тихо сказал:

– Одна лежит неподвижно уже несколько часов, а другие дергают ногами в окровавленной траве, все слабее и слабее.

– Что вы делаете?

– Я жду. Уже в темноте замечаю, что на опушке снова кто-то шевелится. Целюсь в копыто, но передумываю, вместо этого прицеливаюсь в ухо, в маленький черный нос, колено, теперь снова чувствую отдачу, кажется, я отстрелил ногу.

– Что вы делаете теперь?

Юсси дышал тяжело, с долгими промежутками между вдохами.

– Мне еще рано возвращаться домой, – наконец сказал он. – Поэтому я иду к машине, кладу ружье на заднее сиденье и достаю лопату.

– Зачем вам лопата?

Юсси надолго замолчал, словно обдумывая мой вопрос. Потом тихо ответил: