Лицо Лидии страдальчески искривилось.

– Я-то думала…

Губы напряжены, уголки рта опустились.

– Я думала, что мы уже можем, но…

Она покачала головой.

– Я только не понимаю…

Она облизала губы.

– Вы понимаете, что я чувствую? Понимаете? Он просит прощения. Я повторяю, что завтра воскресенье, бью себя по лицу и кричу, чтобы он смотрел.

Шарлотте сквозь толщу воду с испугом смотрела на Лидию.

– Лидия, – сказал я, – сейчас вы выйдете из подвала, не боясь и не сердясь, вы почувствуете себя спокойной и собранной. Я медленно выведу вас из глубокого гипноза, подниму на поверхность, в ясность, и мы вместе обсудим то, что вы сейчас рассказали, только вы и я. А потом я выведу из гипноза остальных.

Лидия глухо, устало зарычала.

– Лидия, вы меня слышите?

Она кивнула.

– Я буду считать в обратном порядке и когда досчитаю до одного, вы откроете глаза, проснетесь и придете в сознание, десять, девять, восемь, семь, вы мягко поднимаетесь на поверхность, тело приятно расслаблено, семь, шесть, пять, четыре, вы скоро откроете глаза, но сидите на стуле, три, два, один… теперь открывайте глаза, вы проснулись.

Наши взгляды встретились. Лицо Лидии как-то ссохлось. Это было совсем не то, на что я рассчитывал. От ее рассказа меня пробирала дрожь. На одной чаше весов – врачебная тайна, на другой – обязанность заявить в полицию; ясно, что в этом случае профессиональная тайна ничего не значит, поскольку третьему лицу грозит опасность.

– Лидия, – сказал я, – вы понимаете, что я должен связаться с социальными властями?

– Почему?

– Ваш рассказ обязывает меня это сделать.

– Каким образом?

– Вы не понимаете?