– Не хочешь говорить?

– Не хочу? Я не виновата. Это ты должен был поговорить со мной, ты должен был не дать мне найти эти фотографии, не дать мне почувствовать себя дурой.

– Какие еще фотографии?

Симоне открыла голубой конверт и высыпала оттуда несколько фотографий. Я увидел себя, позирующего у Майи Свартлинг, потом еще фотографии, на которых она была в одних светло-зеленых трусах. Темные пряди лежали на широкой белой груди. Майя казалась счастливой, под глазами краснота. Еще несколько фотографий оказались более или менее четкими изображениями одной груди. На одном из снимков Майя лежала, широко разведя ноги.

– Сиксан, я попробую…

– Хватит с меня вранья, – оборвала она. – На сегодня, во всяком случае.

Она включила телевизор, нашла новости и погрузилась в отчет о скандале вокруг гипноза. Анника Лорентсон из больницы Каролинского института не хотела комментировать случай, спровоцировавший расследование, но когда хорошо подготовленный журналист поднял вопрос о колоссальных суммах, недавно выделенных правлением Эрику Барку, Аннике пришлось заговорить.

– Это была ошибка, – тихо сказала она.

– Что за ошибка?

– В настоящее время Эрик Мария Барк отстранен от работы.

– Только в настоящее время?

– Он никогда больше не будет заниматься гипнозом в Каролинской больнице, – сказала она.

Потом на экране появилось мое собственное лицо; я с испуганным видом сидел в телестудии.

– Вы собираетесь продолжать сеансы гипноза в других больницах? – спросила журналистка.

У меня был такой вид, словно я не понял вопроса; я почти незаметно покачал головой.

– Эрик Мария Барк, продолжаете ли вы считать, что гипноз – это хорошая форма лечения? – спросила она.

– Не знаю, – еле слышно ответил я.

– Вы собираетесь продолжать?

– Нет.

– Никогда?