– Я знаю законы, – перебил его комиссар. – Если расследуемое преступление предполагает наказание в два и более года тюремного заключения…

– Да-да-да, – пробормотал Лангфельдт.

Взгляд врача не был ускользающим – он был безжизненным.

– Конечно, я могу вызвать вас на допрос, – мягко заметил комиссар. – В эту самую минуту прокурор готовит требование о заключении Лидии Эверс под стражу. Тогда, конечно, появится и распоряжение насчет истории болезни.

Доктор Лангфельдт побарабанил кончиками пальцев друг о друга и облизал губы.

– Прекрасно, – сказал он. – Я только хочу… – Он помолчал. – Я только хочу гарантий.

– Гарантий?

Лангфельдт кивнул.

– Я хочу, чтобы мое имя не упоминалось.

Йона встретился с ним глазами и понял, что этого безжизненного человека на самом деле переполняет страх.

– Этого я не могу обещать, – жестко сказал он.

– Но я прошу вас?

– Я упрямый, – объяснил Йона.

Доктор откинулся на спинку стула. Углы рта дернулись. За все время, что комиссар сидел перед Лангфельдтом, это был единственный признак того, что доктор нервничает или вообще жив.

– Так что вы хотите знать? – спросил Лангфельдт.

Йона наклонился вперед и сказал:

– Все. Я хочу знать все.

Через час Йона вышел из кабинета доктора. Взглянул на противоположный коридор, но женщины в длинном платье не было. Торопливо спускаясь по каменной лестнице, комиссар заметил, что уже совсем стемнело, парка и шпалер больше не видно. Девушка-дежурная, наверное, ушла домой, ее рабочий день закончился. За стойкой было пусто, входная дверь заперта. В здании стояла тишина, хотя Йона знал, что в лечебнице сотня пациентов.

Дрожа от холода, он забрался в машину и выехал с большой больничной парковки.

Его кое-что беспокоило, что-то ускользало от него. Комиссар попытался вспомнить, когда именно он начал испытывать беспокойство.