– Это Диса, – улыбаясь сказала она. – Я звоню посреди обеда?

Йона услышал оживленный мужской голос. После дежурной болтовни Диса спросила:

– Послушайте, у меня есть хороший друг, и он просил меня задать вам один вопрос.

Она посмеялась какой-то шутке, а потом перешла к делу:

– Можно ли определить, какие ноты играет скрипач… нет-нет… я хочу сказать – по положению пальцев.

Диса слушала ответ, наморщив лоб. Откуда-то из переулков Старого города донесся марш.

– Хорошо. Кай, знаете что, пусть лучше он сам поговорит с вами.

И Диса молча протянула телефон Йоне.

– Йона Линна.

– О котором Диса столько рассказывает, – весело подхватил Кай Самюэльссон.

– У скрипки всего четыре струны, – начал комиссар. – Вероятно, на них можно сыграть не так много нот…

– Что значит «сыграть»? – поинтересовался профессор.

– Самый низкий звук – на неприжатой струне соль, – спокойно сказал комиссар. – А есть ведь и самый высокий звук…

– Верно, – перебил профессор. – Французский ученый Мерсенн издал в 1636 году книгу «Универсальная гармония». В этой работе он пишет, что лучшие скрипачи способны сыграть на неприжатой струне почти октаву. Это означает, что диапазон возрастает от соль малой октавы до ми третьей октавы… что дает нам в общей сложности тридцать четыре звука на хроматической шкале.

– Тридцать четыре звука, – повторил Йона.

– Но если мы перейдем к музыке более близкой к нашему времени, – оживленно продолжил Самюэльссон, – то исполнение на неприжатой струне расширилось за счет новой аппликатуры… и еще при наших подсчетах следует учесть, что теперь скрипач может добраться до ля третьей октавы, так что хроматическая шкала разрастается до тридцати девяти звуков.

– Продолжайте, – попросил комиссар. Диса остановилась возле галереи, в витрине которой было выставлено несколько разрозненных неясных картин.

– А когда Рихард Штраус в 1904 году пересмотрел берлиозовский трактат об инструментовке, для оркестрового скрипача стала считаться максимально возможной четвертая октава. То есть сорок девять звуков.

Кай Самюэльссон посмеялся в трубку над выжидательным молчанием Йоны.

– До верхней границы очень далеко, – пояснил он. – К тому же сюда надо прибавить еще целый регистр флажолетов и четвертьтонов.