– Чушь. Кто это в затмении оказывается в Бронксе?
– По всей видимости, вы, папа.
– Кто-нибудь может заткнуть эту суку?
– Пап, ну в самом деле хватит. Прекрати и выходи наружу.
– Ну, ты шутник…
– Ладно, пап, ладно. Пусть я шутник. Тогда что за умник великовозрастный только что допер, что находится в сортире чужой женщины посреди Бронкса, да еще и понятия не имеет, как сюда попал? Это я-то шутник? Уж не знаю, как ты попал в квартиру этой бедной женщины, хотя мне и до этого дела нет. Но если ты хочешь, чтобы она вызвала полицию, которая утащит тебя за задницу в тюрягу за взлом с проникновением, если чего не хуже, то мигом вылетай отсюда, пока еще можно уйти!
– Я не собираюсь…
– Я сказал,
Ко мне бочком близится жена.
– А вон то креслице, это у вас «дениш модерн»? – скороговоркой интересуется она.
Я отвечаю, что нет (знала б она, что этот самый «модерн» буквально на днях просто выставили на улицу). Вообще она ведет себя, как обычная богачка. Они все одинаковые, даже на Ямайке. Если б не браслеты, они бы и не знали, для чего им руки. Наконец появляется Кен (понятное дело, никто теперь не должен знать, что я его так называла). Вид у него примерно тот же, только волосы уже не как у пожилой кинозвезды: одна прядь свесилась на бровь. С чопорно выпрямленной спиной он покидает мою квартиру, держа руки перед собой, будто на них надели наручники.
– Гейл, дорогая, ты не проводишь папу к машине? Мне б тут хотелось сказать несколько слов…
– С этой сученцией я никуда не пойду.
– Дорогой, может, ты сам отведешь своего отца?
– А ну,
Жена уходит, рассеянно покручивая на своем запястье браслет, словно тот обладает некой самостоятельной движущей силой. Мистер Колтхерст перед уходом смотрит на меня – не по-снобистски, сверху-вниз-снизу-вверх, а как дети, глаза в глаза. Я отвожу взгляд первой и не смотрю ему вслед.
– По-моему, мы с вами не встречались, – усаживаясь на тот самый «дениш модерн», заводит разговор сын.
– Нет. Вы были на работе.