– В чем вы его на самом деле подозреваете?

– Или в том, что он полный мудак, или в том, что он что-то от нас скрывает.

Верни, надвинув капюшон, прикурил сигарету.

– Вы приписываете слишком много интриг этому заведению.

– Приписать можно только тому, кто на такое способен, а у Института Шарко неплохой потенциал. Они содержали особого убийцу, кого-то вроде… – Эрван поискал слово, не желая впадать в клише телесериалов, потом плюнул и прыгнул с вышки солдатиком, – гуру зла.

Жандарм не дрогнул, храня свой скептический вид. Однако он, конечно же, не забыл ни столкновения в Локиреке, ни смерти Аршамбо. Мысль о наличии в их районе темного источника звучала правдоподобно.

– Сделайте по максимуму, – заключил Эрван, дружески хлопая его по плечу. – Я вам позвоню вечером. В любом случае я очень скоро вернусь в Бретань.

– Зачем?

– Чтобы похоронить отца.

Он зашел в аэровокзал и, направляясь к стойке регистрации, набрал номер на мобильнике. Он вспомнил еще об одном возможном персонаже тайных интриг в Шарко – отборном экземпляре.

– Тонфа? Эрван. Как там у вас?

– Пациенты Каца посылают меня один за другим.

Полный тупик. Этих людей защищала конфиденциальность консультаций – совет ассоциации называл ее «абсолютной профессиональной тайной».

– Плюнь. Хватит уже биться о стену. А семья Барер?

– Тоже ничего увлекательного. Может, ты уже видел в Париже вывески «Доманж»? Это практически они выдумали сухую чистку в середине девятнадцатого века, используя сначала нефть, а потом трихлорэтилен.

Казалось, Тонфа готов зевнуть на каждом слове. Эрван сочувствовал: даже с юношеским энтузиазмом невозможно было что-либо извлечь из подобной информации.

– Единственный интересный момент – Изабель Барер оставалась акционером группы.

– С какой долей?

– Невозможно узнать: это анонимное товарищество. Но ее решения учитывались.