Так, раз за разом, менялась наша история. Я ожидал найти правду, а находил только пепел от нее. И опять я один должен делать выводы на основе противоречивых свидетельств.
Мы всё работали. Гвен свалила усталость, она заснула с натруженными мускулами и проснулась голодной. Никогда ей не стать хуторянкой – это нам обоим было понятно, – но охвативший нас азарт превратил нас в шуструю бригаду.
Грузовик, присланный с винокурни в Странне, забрал в соответствии с договором несколько тонн посевного картофеля, рассортированного по огромным деревянным ящикам. Шофер одобрительно кивнул, отмечая хорошее качество продукции, произнес пару фраз соболезнования в связи со смертью дедушки и удивленно покосился на Гвен.
Я следил, как грузовик протарахтел по скотной решетке и помигал фарами, сворачивая на областную дорогу. За еловым лесом рев мотора затих.
Тишина осени.
Уже скоро пора будет сгонять овец с гор. Потом придет зима, и я буду привязан к хутору. Поначалу мне не терпелось поскорее отправиться во Францию, но меня потихоньку соблазняла отрава неторопливых дней, а столярная мастерская Эйнара походила на надгробие, мимо которого я ходил не задумываясь. Хаф-Груни занял в моей памяти место, покинутое мною как будто много лет назад.
Хорошие это были деньки, потому что мы совсем не упоминали в разговорах ни грецкий орех, ни Квэркус-Холл.
Зато мы сгоняли на Звездочке к Саксюмскому морю. Тянули сеть, а солнце блестело на ячейках сети и на форели в коричневую крапинку. Гребла на нашей старой деревянной лодке Гвен, и уж
3
3
Но так ведь не могло продолжаться. Как-то раз, когда мне нужно было в деревню за покупками, пришлось вернуться с полпути, потому что я забыл бумажник. Войдя на кухню, я услышал ее голос на втором этаже и неслышно поднялся по лестнице, остановившись на ступеньке, откуда я слышал дедушкины шаги в последний раз. И когда разобрал, что она разговаривает по телефону – как я понял, со своей матерью, – я осознал, что и наше с ней время подходит к концу.