– У меня для тебя есть кое-что, – сказал я. – Но тебе лучше надеть обувь понадежнее.
Мы вышли через калитку, прошли между участками с картошкой и мимо недавно вскопанных грядок с летней капустой и оказались в лесу свилеватых берез – я продолжал называть его так, хотя березой в нем было одно-единственное дерево.
Вокруг этой березы росли небольшие деревца грецкого ореха – всего их было шестнадцать. Они проклюнулись из орехов, которые я подобрал в лесу Дэро, росли в горшках в меньшем доме и, собственно, должны были бы после высадки в почву завянуть в первую же зиму. Ветер трепал их с одной стороны, но они выстояли здесь, на мягком солнечном свете, льющемся с другой.
Не всё удается спасти.
Последнее, что я сделал перед тем, как уехать домой с Хаф-Груни, – это достал из торфа гроб Изабель, очистил его и отполировал.
В Леруике я отыскал похоронное бюро и попросил их сохранить гроб до востребования.
Таким образом, почти все мои дела там были завершены.
Я вернулся на Шетландские острова еще только один раз, когда умерла Агнес Браун. Ее похоронили в Норвике, рядом с Эйнаром. Мелодию псалма слышно было в промежутки между порывами ветра.
Проводить ее пришли немногие.
В церкви гроб украсили оранжевыми тюльпанами и белыми лилиями – теми цветами, которые любил вырезать Эйнар. Только я знал, что Агнес лежит, собственно, в бабушкином гробу и что наконец-то в творении Эйнара покоится человек, который его действительно любил.
Он еще при жизни стал призраком, стремящимся к совершенству, которое было возможно за верстаком, но недостижимо в приложении к человеку.
Мы опускали гроб в могилу, и я думал и надеялся, что в другое время и в другом месте Эйнар сможет ответить Агнес на те чувства, что она питала к нему. Как и мы с Гвендолин Уинтерфинч в другое время и другом месте могли бы достаться друг другу.
Когда мы стояли у могилы, я увидел, что Гвен с цветами в руках спускается по дорожке, ведущей к маяку Макл-Флагга. Она уселась на склоне и следила за церемонией издали.
–