– Не говори так. Прости, что я сомневался в тебе.
– Милый мой, все, что я говорила в лодке, – правда. Но в конечном итоге нас связывали только поиски. Не дай мне пережить тот кошмарный день, когда я пойму, что ничего не получается.
Она прикоснулась ладонью к моей руке. У меня по коже побежали мурашки.
– Знаешь, чего я больше всего в жизни боялся, Гвен? – спросил я.
Девушка легонько покачала головой.
– Что я окажусь холодным. Бесстрастным. Никогда не испытаю настоящих чувств, никогда ни о чем не буду горевать. Больше я этого не боюсь.
– Значит, мы с тобой чувствуем одно и то же, – сказала она и закрыла глаза.
Я взял ее за руку и не выпускал ее, пока санитар не попросил меня уйти.
Потом я вернулся на Хаф-Груни. Спал, пока меня не разбудил холод. Стояло чистое и ясное утро, за окном «
Что бы я делал, если б Гвен утонула? Вероятно, облил бы «
Пыль начала покрываться пятнами от моих слез. Вскоре я уже рыдал так, что больно было дышать. Я злился на нее за то, что она не хочет попробовать, злился на себя самого за то, что не кинулся за ней сразу же, а дал воде заполнить «
Мы вели себя жестко по отношению друг к другу. Жестко не потому, что были бесчувственными, – жесткими были те наши грани, которые встретились. Я вспомнил, как Эйнар в одном письме рассказывал о том, как они развлекались в мастерской Рульмана в обеденный перерыв. Мастера соревновались в том, чтобы отрезать два деревянных чурбачка так ровно, чтобы те крепко схватились от одной капли воды.
Так, возможно, было бы и у нас с Гвен. Тесно прильнувшие друг к другу, прижатые поверхностным натяжением.
Я спустился к «
Мертвые собрались вокруг меня и спросили: