Я отвел «Зетленд» назад, на Хаф-Груни, и ждал, что они приедут туда и отберут у меня лодку, будут грозить адвокатом и призывать меня к ответственности. Но никто так и не появился. Я все сидел и ждал, в доме постепенно темнело – вот и всё.

На следующее утро я сидел на камне, глядя на «Патну». Те же течения, что выбрасывали плавник на Хаф-Груни, отнесли ее на мелководье, где отлив оставил ее лежать, словно выброшенного на берег кита. Днище ее облезло, а сама она походила на ободранную тушу и пахла дегтем и соленой водой.

И я не выдержал. Отправился в Леруик, поспешил к постели Гвен и увидел, что она одна.

– Это ты, – сказала девушка и поправила пластиковую трубку, кончик которой скрывался на ее руке под пластырем.

– Дa, – ответил я. – Это я.

Она наклонила голову к окну. Ей коротко остригли волосы. Полностью сбрили их вокруг ран, так что видно было стежки. От уха до затылка ее голову скрывал бинт. Два больших пластыря на бритой коже, с мелкими точечками, где росли волосы.

– Я хочу помириться, – сказал я. – Я поеду с тобой, куда ты захочешь. Только давай помиримся.

В ее глазах не было блеска. Губы потрескались. Вокруг нас все пропахло лекарствами.

– Хочется тебе чего-нибудь? – спросил я. – Воды? Поесть?

– Почему ты не спросишь, не хочется ли мне тебя? – сонно проговорила Гвен.

– Спрошу, – кивнул я. – Вот я тебя теперь спрашиваю.

– Я тебя хочу. Но никогда не смогу получить.

– Послушай, – сказал я. – Не…

Девушка закашлялась. Поворочалась и затихла, собираясь с силами.

– Пока я тут лежала одна, – стала рассказывать она, – я надеялась, что ты придешь и скажешь это. Подбежишь ко мне и скажешь то, что сейчас сказал. Но нет. Я чувствую, что всё не так. Ты как раненое животное. Когда залечишь раны – убежишь, и мне тебя никогда не догнать.