А я – я слышал голос дедушки. Умевшего прикоснуться к Баху после целого дня, проведенного за расчисткой земли от камней.

Древесина появилась из-под земли. Это все равно что не жать зерно. Все равно что не собирать овец. Все равно что не копать картошку.

Я помнил, как мы с ним жили. Осень – это было наше время. Вот мы стоим в увядшей картофельной ботве, полегшей на поле после того, как та впитала в себя свет и питательные вещества для растений, сидящих в темноте глубоко под землей. Рев мотора его двухколесного трактора на склоне. Чернозем на моих руках, под ногтями, колени, намокшие, пока я выкапывал картошку и укладывал ее в деревянные ящики, а дедушка двигался передо мной и без слов разделял со мной ту же радость. Наш собственный отдельный мирок, где мы выкапывали картофелину за картофелиной и лучшие откладывали на Рождество.

Воспоминание подошло к концу, и я начал собираться.

Сходил в столярную мастерскую за ломиком и пилой. Примерился и попробовал отломать часть обшивки. Но та была твердой, как железо, и не отставала. В ребрах вспыхивала острая боль – в тех местах, которыми меня побило о камни, – и даже за целый день я не сумел повернуть вспять судостроительные усилия Эйнара. Все было подогнано и скреплено так, чтобы выдерживать удары волн. «Патна» представляла собой замкнутую наглухо конструкцию, пирамиду без входов, а если я начинал слишком рьяно орудовать ломиком, от нее лишь отлетали тоненькие щепочки.

На следующее утро Эйнарово столярное творение как будто пыталось сказать мне что-то. Корпус «Патны» поскрипывал и всхлипывал, и в конце концов я сумел отделить пару досок и сбить часть обшивки.

После этого я продолжил растаскивать лодку на части, но не грубо и бестолково, как накануне. Я пытался уловить ход его мыслей.

С этого момента Эйнар был со мной, его план передался моим рукам, его глазомер стал моим взглядом, и вскоре я сообразил, куда втыкать ломик, чтобы попадать в швы и выворачивать одну планку за другой. Я наконец понял, что шпангоуты, поперечные ребра лодки, составлены из плотно подогнанных друг к другу кусков дерева длиной по полметра. Они симметрично тянулись внутрь корпуса, черные, грубые, непроницаемые.

Целых пять минут я лишь стоял и смотрел. Затем выломал две заготовки для прикладов. Совершенной формы, покрытые дегтем.

Я работал еще три дня: первый в снегопад, следующий на солнце, третий под дождем. К вечеру третьего дня, когда уже почти ничего не было видно, под крики чаек у птичьего базара на острове Фетлар я осторожно высвободил последние шпангоуты.