Я лабильная агрессивная женщина, потерявшая связь с реальностью, отталкивающая свое ближайшее окружение. Не желающая слушать близких, когда они всего лишь хотят мне блага. Не желающая видеть правду.

Я больна.

А Алиса – часть моей болезни.

Мне нужно лечиться.

Остановив машину, я выскочила наружу. Побежала вперед. Ледяной дождь, ледяной ветер. Я бежала вперед. Споткнулась. Потеряла равновесие, упала.

Я лежала посреди улицы и плакала.

Изабелла

Уже настало воскресенье, и я давно должна была бы вернуться в Стокгольм.

Но у мамы сделался приступ мигрени, когда я собралась покупать себе билет. Давно уже ей не было так плохо. Она лежала пластом, и я не решилась оставить ее одну. К счастью, занятий я не пропущу. Просто не смогу готовиться к экзаменам вместе с остальными.

Возвращение домой на выходные напомнило мне, в какой изоляции я выросла. С тех пор, как умер отец, стало еще очевиднее, насколько мама одинока. Она ни с кем не общается. Никогда. Странно, что можно жить в маленьком городке и при этом полностью избегать контактов с другими людьми.

Мне так не хватало Фредрика. И Юханны тоже. И еще я скучала по своей самостоятельной жизни в Стокгольме. Мы с Фредриком постоянно обменивались эсэмэсками. Он писал мне такое, от чего я чувствовала себя на седьмом небе от счастья. От его слов я еще больше скучала и все время мечтала о нем.

Но побывать дома тоже было важно. Я помогла маме немного прибраться, вымыла посуду, пропылесосила в кухне и гостиной.

Вместе мы приготовили поздний завтрак. Играло радио, мама поставила на стол праздничный сервиз. Ей стало лучше, она напевала и даже приплясывала, так что я засмеялась от неожиданности. Мы завтракали и рассматривали коллаж из старых фотографий, стоящий на кухонном столе. Вспоминали каждый снимок – где он сделан, чем мы занимались. Так приятно.

– Мама.

– Что, моя девочка?

– Кто мой настоящий отец?

И сразу я ощутила, как она вся сжалась. Об этом она говорить не хотела.

– Нам без него гораздо лучше, поверь мне, – произнесла мама сурово. – Это был ужасный человек. Плохой человек.

Вполне возможно, что она права. В смысле – он не прилагал никаких усилий, чтобы разыскать меня. Тем не менее, ее ответ меня огорчил. Мама словно закрывала дверь, возводила стену – как всегда, когда я спрашивала о своем детстве. Все двадцать два года она давала мне понять, что это неважно. Однако мне казалось, что эти последние дни, проведенные нами вместе, что-то изменили. Возможно, мои вопросы ей не слишком приятны, но ведь речь шла о моей жизни.