Лицо Рори заблестело матовым, болезненным потным блеском.

— Я никогда. Никогда… не был у нее дома.

Бреслин не обратил на эту реплику никакого внимания.

— Ты зашел в дом, думая, что тебе открылись врата рая, а за пять следующих минут все пошло прахом. Боже, парень. Ох. Да я сам краснею, как только это себе представлю. — Садистская усмешка, спрятанная в уголках губ, превращала все в шутку. — Как Ашлин это восприняла?

— Она. Она не… Я никогда, этого не было, ничего из этого…

— Готов поспорить, ты и сейчас помнишь, как она на тебя смотрела. Готов спорить, что ты не можешь выкинуть этот ее взгляд из головы. Ты был ей отвратителен? Она тебя боялась? Решила, что ты чокнутый? Психопат? Что она сказала, Рори?

Рори пытался все отрицать, но Бреслин не дал ему такой возможности, он перегнулся через стол, приблизил свое лицо к лицу Рори, так чтобы тот ощутил его дыхание, запах его одеколона, жар его кожи.

— Что? Она смеялась над тобой? Сказала тебе проваливать? Угрожала, что позвонит в полицию? Что там произошло? Из-за чего ты сорвался?

— Я ничего не делал!

Это был визг. Бреслин сверлил Рори взглядом.

— Что за херню ты мне тут несешь? Ты преследовал ее, подглядывал в замочную скважину, и это ты называешь «ничего»? Она тоже думала, что это ничего?

— Она не знала. Я…

— Это все херня! Ты тут лепетал о том, что тебе «нужна была минутка», но двадцать пять минут — это не «минутка». Двадцать пять минут — это более чем достаточно, чтобы провести «минутку» на заднем дворе, слететь с катушек, убить Ашлин, прибрать за собой, понять, что тебе нужно будет сообщить, где ты провел все это время, и отправиться в «Теско». Именно так ты и поступил.

Лицо Рори выражало странную смесь ужаса и почему-то облегчения. Он прогонял эту сцену у себя в голове по сто раз в день. Теперь она обрела форму и настигла его как уже минувшая, все острые углы стерлись от многократного повторения. Все оказалось даже проще, чем он себе представлял. Мы сделали за него всю работу. Теперь ему оставалось лишь подавать свои реплики.

Он сказал:

— Я ее не убивал.

После рыка Бреслина его голос прозвучал невесомо — перышко, плывущее в теплом воздухе.

— Но ты заходил к ней в дом, — сказала я.

— Нет. Клянусь.

— Одежда, в которой ты был в тот вечер, у наших экспертов. Что ты скажешь, когда мы обнаружим волокна с ее ковра на твоих брюках?