Итак, нас кинули на грязную работу. Может, он ожидает, что мы поблагодарим за оказанное доверие?
— Теперь вы знаете правду.
— Вы уверены? Жизнь свою на это поставите?
— Он сделал это, — произнес Стив.
О’Келли несколько раз кивнул. Сказал:
— Ладно. — Себе сказал, не нам. — Ладно.
Я ждала этого. Даже развлекалась, гадая, что в первую очередь он извлечет — отеческую мудрость, лояльность отделу, беседу по душам, чувство вины, взятку или угрозы. Я понадеялась, что у Стива нет особых планов на вечер, потому что прежде, чем до шефа дойдет, что все его усилия псу под хвост, времени угробится немало. И еще я пыталась решить, стоит ли сообщить, что уже поздно, и насладиться потрясением на его физиономии, или уж пусть узнает все сам вместе с остальными, когда выйдет «Курьер».
Шеф развернулся к столу и поднял телефонную трубку. Пальцы неуклюже и жестко тыкали в кнопки. Когда на другом конце ответили, он сказал:
— Маккэнн, зайди ко мне в кабинет. — И повесил трубку. Взгляд его скользнул по нашим лицам. — Можете остаться. Если будете вести себя соответственно. Станете встревать — выгоню.
И снова отвернулся к окну, за которым не было ничего, кроме черноты.
Мы со Стивом переглянулись. У Стива лицо будто заострилось. Он весь был воплощением настороженности. Он не понимал, к чему все идет, и происходящее ему не нравилось. Как, впрочем, и мне. Мы обменялись незаметными кивками:
Стук в дверь нарушил тишину.
— Войдите, — сказал О’Келли, поворачиваясь на своем кресле, и Маккэнн возник в проеме: мятый пиджак, запавшие глаза.
Два взгляда, один на шефа, другой на нас, — и он все понял. Плечи тут же расправились, он был готов принять бой.
— Моран, уступи стул Маккэнну.
Мы со Стивом оба встали и отошли к стене.
Секунду казалось, что Маккэнн так и останется стоять, но затем он выбрал стул подальше от нас и сел. Ноги расставлены, подбородок вперед.
О’Келли сказал: