В голосе слышалось удивление. Так говорит подросток, которого переполняют радость и восторг, такой хрупкий с виду — одно неосторожное движение, и ты разобьешь его. Меня не уставало поражать, как люди выкладывают то, что должно храниться запертым глубоко-глубоко внутри их жизни; их отчаянная потребность выпустить на волю чувства, которым тесно внутри них, и пусть начнут жизнь на воле.

— Все было по-настоящему. Вся та грязь, что вы накопали, не имеет значения. Однажды я перелезал через ограду и сильно поцарапал ногу, и Ашлин опустилась передо мной на колени и так нежно-нежно обработала рану. Думаете, она стала бы это делать, если бы люто ненавидела меня? Может, иногда и ненавидела, но и любила тоже. Люди очень сложные создания, и она была куда сложнее, чем я думал.

Маккэнн замолчал и с вызовом обвел взглядом меня и Стива. Все это чистейшая фантазия, но разрушать ее не хотелось. Мы так отчаянно старались выскоблить правду из всех углов, что забыли: ложь бывает порой сильнее правды.

Шеф кивнул:

— Я был готов поставить все деньги, что у тебя это серьезно. Приятно сознавать, что не растерял хватки. — Он поудобнее уселся в своем кресле, ослабил ремень. — Теперь вот что нужно выяснить… Давай поговорим о субботнем вечере.

Маккэнн уже открыл рот, но О’Келли поднял руку.

— Нет. Погоди. Бреслин сказал этой парочке, что ты нашел Ашлин мертвой. А мне он сказал, что ты, то есть его друг, даже не проверил у нее пульс. Так чему верить?

Голова Маккэнна закачалась, удрученно. Не этого он ожидал. Да и я тоже. Теперь я сомневалась, а есть ли у меня хотя бы смутное представление о том, что затеял шеф.

— Бреслин пытался уверить меня, что его друг — человек гражданский. Вот и сказал, что друг испугался и убежал. Да, не полицейский так и поступил бы. Но детектив — никогда. — О’Келли смотрел на Маккэнна из-под сдвинутых бровей: — Ты доволен этим?

Маккэнн скривился в болезненной улыбке:

— Да чем мне быть довольным?

— Понимаю тебя. Ты позволил Бреслину выставить тебя штатским, чтобы избежать порки, которую уж наверняка я бы обеспечил тебе. А это тебе как?

— Тоже не особо.

— Хорошо, потому что и мне это не особо. — О’Келли секунду помолчал, но Маккэнн не отреагировал. — Несколько минут назад ты сказал, что с Ашлин чувствовал примерно то же, что чувствовал в прошлом, когда расследовал важное дело: будто можешь что-то изменить в мире.

Кивок.

— Ты сказал — в прошлом. То есть теперь ты так себя не чувствуешь.

Глаза Маккэнна смотрели в пол.

— И давно?

— Не знаю. Уже пару лет как.

— Что же случилось?