— Они — сообщники.
— Они твои дети, — с мольбой в голосе обращается к Константину Фауста.
— Крисп стоил их троих вместе взятых, — бросает ей Елена. Она ненавидела это семейство с тех самых пор, как отец Константина бросил ее, чтобы жениться на одной из дочерей старого Максимиана. И вот теперь, под конец жизни, они обокрали ее снова. Будь у нее такая возможность, она бы стерла всю их семью с лица земли.
— Пощади! — умоляет Фауста.
Она наверняка понимает, что ее жизнь закончена, однако подобно львице пытается защитить своих львят. Она бросается на пол, хватает пурпурные сапоги Константина и начинает, как безумная, их лобызать. Увы, лобзания сменяются криком — это Елена сделала шаг вперед и бьет ногой ей в лицо. Елена — дочь конюха. Но даже в свои восемьдесят лет она все еще полна сил. Фауста отползает прочь. По разбитой губе стекает кровь. Константин по-прежнему даже не пошелохнулся. Несколько мгновений они смотрят друг на друга, словно рабы на тонущем корабле. Фауста скулит на полу.
Грудь Елены вздымается праведным гневом. Константин застыл как статуя.
Неожиданно эту сцену нарушает Констант, младший из троих. Ему всего шесть, у него светлая, словно у варвара, кожа и такие же светлые локоны на голове. Он выбегает вперед и обнимает Константина за ноги.
— Отец, скажи, когда дядя Крисп вернется домой?
По щеке Константина скатывается слеза. Он наклоняется и обнимает сына. Глаза закрыты, чтобы никто не видел его боли. Эта сцена не может не трогать, тем более что после того, что только что произошло, все мы во власти чувств. И верим в чудо, ожидая, что вот-вот произойдет примирение. И все же меня мучают сомнения. Это семейство привыкло пожирать друг друга, словно древние боги. В свое время Фауста предала старого Максимиана, когда тот строил козни против Константина. И вот сейчас Констанций и Констант предали собственную мать и тем самым купили себе жизнь.
Не убирая руки с плеча сына, Константин распрямляет плечи.
— Ты погубила Криспа! — бросает он Фаусте.
Из ее губы по-прежнему сочится кровь. Фауста вытирает ее тыльной стороной ладони, вернее, размазывает вместе со слезами по щеке. Она, словно раненое животное, озирается по сторонам. Наконец взгляд ее останавливается на Константине.
— Да, — шепчет она.
— Но зачем? Впрочем, нет, не говори, — он отворачивается и смотрит на Елену. — Надеюсь, ты возьмешь это на себя? Без лишних свидетелей?
— А как быть с детьми?
— Найди им воспитателя.
Елена пытается возражать, но Константин ее не слушает. Он поворачивается и выходит вон — ссутулившись, опустив голову, как будто только что потерпел поражение. Мне хочется броситься вслед за ним, обнять за плечи, попытаться утешить. Увы, с болью в сердце я понимаю, что после того, что я сделал, утешить его я больше никогда не смогу.