Я услышал, как где-то закаркал ворон.

Дрова в камине прогорели, превратились в угли.

— Той ночью Ханнес убил Хелену, его нашли оцепеневшим, все еще с ружьем в руках. Мне об этом сообщил Макс. Стремглав полетел ко мне домой, чуть дверь не вышиб. Скоро дороги расчистят, Ханнеса арестуют, а девочку препоручат социальным службам.

— И тогда ты решил оставить ее у себя?

— Мы все вместе так решили. Макс, Гюнтер, Герта и я.

— По какому праву?

— Девочка не заслуживала того, чтобы расти в приюте. Этого никто не заслуживает.

Вернер разволновался, даже, кажется, рассердился.

— Мы вырастили ее, окружив любовью, которой Эви и Курт уже не могли ей дать. Потому что кто-то, — он почти кричал, — решил сделать так, чтобы они не смогли подарить любовь своей дочери. Изрубив их в куски! В куски!

Он схватил рукоятку топора и швырнул ее на пол.

— И все-таки это означало похищение. Похищение несовершеннолетней.

— Думай что хочешь, Джереми. Но постарайся увидеть вещи так, как мы их тогда видели.

— И что вы предприняли?

— Нужно было замести следы. Мы вернулись на Блеттербах. Обшарили всю поляну в поисках того, что могло бы навести полицейских на мысль о существовании Аннелизе. Нашли куклу, соску. Все унесли с собой. Унесли и то, что оставалось от топора. Боялись, что полицейские обнаружат отпечатки пальцев и все пойдет прахом.

Я вспомнил результаты криминологической экспертизы, которые показывал мне Макс.

— Напрасный труд.

— Теперь мы это знаем, но тогда? Мы вернулись в деревню как раз вовремя: скреперы отрядов гражданской обороны уже с триумфом катили по шоссе.

— Аннелизе…

— Все время, пока длилось предварительное следствие, я просидел дома взаперти. За покупками ездил в Тренто: боялся, что кто-нибудь из односельчан увидит меня с полной корзинкой подгузников и смесей для новорожденных. Мне всюду мерещились полицейские, готовые арестовать меня. Я страшился своей тени. Едва следствие объявили закрытым, как мы с Гертой и Аннелизе уехали. Среди ночи я погрузил вещи в машину, и мы умчались прочь.

— В Клес?