Возможно, это шампанское перевернуло все с ног на голову. А возможно, Джонни, которого я оставила в кафе. Мне казалось, что, целуя и лаская Магдалину, я сгораю изнутри. Именно это делал бы со мной Джонни, если бы я осталась с ним.

И тогда я начала ей рассказывать. Правду. До сих пор у меня не было ни одного мужчины, только платонические отношения со спаржевым Тарзаном. Никакого горячего секса с крутыми перцами, лишь несколько вялых поцелуев, отдававших пивом. А теперь появился тот самый единственный, от которого у меня голова идет кругом.

Магдалина лежала и молча слушала. Когда я расплакалась, она меня обняла. Я почувствовала на спине ее руки. Она просунула руку под футболку и стала гладить меня по спине. Я слышала ее шепот:

– Все в порядке. Все хорошо, сокровище мое. Прости меня. Я для тебя – ужасная обуза, знаю. Но осталось уже недолго. Совсем недолго, сокровище мое, обещаю.

Моя сестра положила ладони мне на грудь. Я не хотела, чтобы она меня трогала. Я хотела бы чувствовать руки Джонни, слышать его шепот, наслаждаться его поцелуями.

Не знаю, сказала ли я об этом Магдалине. Наверное, да, потому что внезапно она отодвинулась от меня и заявила:

– Ты получишь то, что хочешь, милая. Бери его. И я совершенно не хочу знать, как это будет. – И вдруг, сев на постели, произнесла: – Знаешь, что мы сейчас сделаем? Поедем к Джонни.

Она всегда говорила «мы», имея в виду меня. Мне невольно вспомнилось, как Магдалина рассказывала о том, что в тяжелые времена ей хотелось, чтобы мама обняла ее. И что у нее никогда никого не было. Лишь я.

Мне стало стыдно за то, что я ей только что наговорила. Она ведь не виновата, что больна. Но и я не виновата в том, что влюбилась. Мне было девятнадцать! То, что в девятнадцать лет я влюбилась в парня, было совершенно нормально. Не могла же я остаток жизни выдумывать мужчин и показывать сестре, как они меня любили. Я хотела узнать, каково это, именно сейчас, в этот момент.

А потом, вернувшись домой, я могла бы сказать отцу:

– Теперь я знаю, чего тебе не хватало все эти годы. Прости меня, папа! Прости за те ужасные вещи, которые я тебе говорила. Прости меня за отвращение. Наверное, я испытывала отвращение только к самой себе. Но теперь все позади. Теперь я женщина. Я переспала с мужчиной. И это было чудесно.

Я ведь просто хотела жить. Жить, как все нормальные люди. С мужчиной, которого я люблю и который любит меня. Со стариком-отцом, который всем доволен.

Он никогда больше не будет рассказывать мне о черном Буххольце, чтобы не думать о маленьких детях, которых он расстрелял в Польше. Если бы он не был тогда солдатом, этого наверняка не случилось бы. И я хотела, чтобы он понял: он был виноват в этом так же, как и я – в болезни Магдалины. Я хотела, чтобы он обо всем забыл.