Доктор обернулся, узрел пустые, подавленные лица и, понимая, что мотивации вот-вот простынет и след, прошагал обратно к своему вину и тарелке с едой.
– Ну же, ну, – объявил он, пожалуй, несколько жизнерадостнее, чем на деле себя чувствовал. – Эта пища определенно слишком хороша, чтобы уйти впустую, к тому же никто из вас не сможет работать на голодный желудок.
Мистер Мур поднял взгляд с неясным смущением:
– Работать?
– Разумеется, Мур, – отозвался доктор, откусывая фуагра на кончике тоста и пригубив вина. – Мы уже обобщили и зафиксировали информацию, полученную во время нашей маленькой эскапады. Теперь ее следует истолковать. Когда наша противница вернется домой, она, без сомнения, поймет, что нам было нужно, и соответствующим образом пересмотрит свои ходы и действия. Следовательно, время поджимает, и теперь – более, чем прежде.
– Но, Крайцлер, – проговорил мистер Мур без убеждения, – что тут истолковывать? Мы не в состоянии вызволить дитя Линаресов без того, чтобы вывернуть весь дом наизнанку. К фараонам мы по-прежнему обратиться не можем. А стоит этой женщине, как бы она там, черт подери, ни называлась, сообщить Гу-Гу Ноксу, что случилось, всем нам придется ночи напролет уклоняться от атак проклятых Гудзонских Пыльников! И что же теперь, к дьяволу, по-вашему, нам делать, дабы изменить здесь хоть что-нибудь?
Люциус обхватил лицо руками, оно почти исчезло между ними:
– Эта женщина
– Знаю, детектив-сержант, знаю, – быстро ответил доктор. – Но не забывайте об одном важном различии между нынешним делом и прошлым: некоторая потайная сущность Бичема отчаянно
– Вменяемая его сущность, – сказал Мур. – Выходит, вы считаете, что эта Либби Хатч
– Не невменяема, Джон. – Доктор подошел к доске, написал под именами женщины слово ВМЕНЯЕМА и подчеркнул его. – Но характеризуется настолько глубоким отсутствием самопознания или самоосмысления, что ее поведение выглядит достаточно непоследовательным, чтобы подчас