– В чем дело, доктор? – осведомился Маркус, приоткрывая окна, чтобы впустить в комнату теплый ночной ветерок вместе со звуками празднества с улицы. – Насколько я могу судить, эти документы могут стать доказательством, нужным нам для демонстрации модели поведения этой женщины.

– Возможно и так, Маркус, – произнес доктор, просматривая бумаги. – Не могу пока сказать. Но чем они скорее всего окажутся – или, точнее, чем окажется их отсутствие, – так это подсказкой сестре Хантер в том, кто проник в ее дом и зачем.

– Ну же, Крайцлер, бросьте, – заявил мистер Мур, аккуратно ставя нагруженную тарелку на ручку одного из кресел. – Если наш воскресный визит не был открытым объявлением военных действий, то я не знаю, что бы могло им стать.

– Меня волнует не вражда по отношению к нам, Мур, – отвечал доктор, все еще читая больничные отчеты. – А возможность того, что наши попытки спасти дитя могут в конечном счете быть интерпретированы – в сознании сестры Хантер – как вина самой девочки. Такова ее специфическая особенность: возлагать ответственность за все неурядицы – как в собственной жизни, так и в жизнях детей, к которым она прикасается, – на самих детей.

Доктор обратился к следующему листу, а всех нас поглотило это его тревожное замечание – и тут его глаза внезапно чрезвычайно расширились.

– Боже мой… – Он быстро отставил тарелку и еще энергичнее накинулся на стопку документов. – Боже мой… – повторил он.

– Доктор, что вы нашли? – спросила за всех мисс Говард.

Но доктор лишь взглянул на Маркуса:

– Сколько из этих писем вы прочли?

Маркус пожал плечами, вгрызаясь в баранью отбивную:

– Достаточно, чтобы уловить общую идею: ребенок по имени Джонатан находился под ее опекой и испытал несколько цианотических приступов. Последний оказался смертельным.

Доктор ткнул пальцем в стопку:

– Да. Но только то были не отношения сестры милосердия и пациента. Последняя приемная анкета показывает фамилию мальчика: Хатч. Это был Джонатан Хатч. Ее собственный сын.

Даже у меня отвисла челюсть, и я немедленно подумал о комплекте фотографий детей и младенцев, что видел в секретере в доме № 39 по Бетьюн-стрит.