С самого момента появления доктора Крайцлера на этой земле ближайшие люди будто относились к нему с досадой или душевной болью, а иногда и с тем, и с другим одновременно. Его отец, богатый немецкий издатель, прибывший в Америку после разразившихся в 1848 году европейских революций, вел себя так по отношению к сыну с самого начала. В обществе старик пользовался популярностью и восхищением, но дома представал тираном-выпивохой, и охаживал свою жену-мадьярку и двоих детишек (у доктора была сестра, живущая теперь в Англии) пощечинами – да и кулаками тоже. Не знаю, что заставило доктора в тот день обратиться к сей теме, но я благодарно воспользовался шансом думать и говорить о чем-то, не касавшемся Кэт.

– Может, она не знала, что происходит, – пожал я плечами. – Или, может, боялась, что он набросится на нее пуще прежнего, если она хоть что-то предпримет.

По лицу доктора было понятно, что он уже много раз обдумывал подобные предположения.

– Что до ее незнания, – возразил он, – это маловероятно или же попросту невозможно, учитывая ее собственные бурные отношения с этим человеком. А что же до нежелания навлечь его гнев – она сознательно делала это слишком часто, чтобы я принял сие предположение. Я всегда знал, что его жестокость к ней удовлетворяет некую извращенную часть ее психики. Но жестокость ко мне и моей сестре? Вряд ли это доставляло ей удовольствие. – Он чуть зажмурился, будто сражаясь с какой-то идеей. – Нет, с тех пор как мы начали это дело, мне пришла на ум другая возможность – мысль о том, что, хотя моя мать и заботилась о своих детях, их благополучие просто не было для нее на первом месте. А главный вопрос – не почему так сложилось, а почему теорию эту было так сложно и сформулировать, и принять: в самом деле, почему, чтобы я задумался об этом, потребовалось дело об убийстве? В конце концов, мужчины, отводящие своим детям второстепенную, если не последнюю роль, несмотря на возможное неодобрение с чьей-то стороны, – случай вряд ли необычный. Так почему же мы ждем иного от женщин?

– Ну… – я понял, что отвечаю ему, простодушно и автоматически, – потому что… она ваша мать. Это ведь так естественно.

Доктор хмыкнул:

– И это говоришь ты, Стиви?

Я сообразил, какую глупость сморозил, и попытался выкрутиться:

– Ну… мы ж говорим-то не о моей матери…

– Нет. В подобных дискуссиях мы, очевидно, никогда не имеем в виду чью-то мать. Мы, очевидно, имеем в виду то, что Сара назвала бы абстракцией, – вымышленное лицо. – Доктор вынул портсигар. – Рассказывал я тебе когда-нибудь о Фрэнсис Блейк?