– Ну, – слегка улыбнувшись, отозвалась мисс Говард, – боюсь, что этот вопрос будет посложнее. – Она отвлеклась от сигареты и над чем-то задумалась. – Пораскинь мозгами над всем, что сейчас перечислил, Стиви, – что за качество объединяет эти случаи?

– Мисс Говард, ну если б я знал…

– Ну хорошо, хорошо. Тогда прими во внимание вот что: ни одна из этих личностей, из этих непохожих личин, в коих она представала людям, цельной не является. Ни одна из них не характеризует реального человека – все это упрощения и преувеличения. В общем – символы. Ангел милосердия – жестокий убийца. Верная жена и мать – развратная шлюха и бесстыжая потаскуха. Все они словно персонажи рассказа или пьесы.

– Как в этих… как их там… в «мифах», что вы рассказывали? В тот день у музея?

– Именно. И, как и в тех мифах, поражает не то, что кто-то смог выдумать всех этих персонажей, – на такое способен любой сумасшедший или просто одаренный богатым воображением. Поражает, что их на самом деле признает и принимает на веру такое количество людей – не только жители городков типа Стиллуотера, но даже целые общества. И, боюсь, все это сводится в итоге к тому, что тебе может оказаться немного сложно понять. – Похоже, мисс Говард заметила в моем лице как будто уязвленную гордость – и быстро положила ладонь мне на руку. – О, я не хочу сказать, что ты недостаточно образован или умен, Стиви. Ты один из самых умных мужчин, что я встречала. Но ты – мужчина.

– Да? А к беседе-то нашей это как относится?

– Боюсь, самым непосредственным образом, – пожала плечами она. – Мужчинам на самом деле не понять, насколько мир не хочет, чтобы женщины были полноценными людьми. Для женщины в нашем обществе самое важное – даже важнее честности и порядочности – быть опознаваемой. Даже когда Либби зла – и, быть может, более всего, когда она зла, – ее очень просто классифицировать, приколоть булавкой к доске, точно некий научный образец. Те люди в Стиллуотере в ужасе от нее, потому что ужас этот позволяет им понять, кто она, – и оберегает их. Вообрази, насколько труднее было бы признать: да, эта женщина способна на ужасающую злобу и насилие, но в то же время она – та, что отчаянно пыталась быть кормилицей, быть хорошим и дельным человеком. Если принять все, если допустить, что внутри она не просто одна или другая, а обе сразу, – что же тогда это говорит обо всех прочих женщинах города? Как тогда вообще можно судить о том, что на самом деле творится у них на сердце – и в голове? Так жизнь в простом поселке внезапно станет чрезмерно сложной. И потому, во избежание всего этого, они разделяют понятия. Обычную, нормальную женщину считают заботливой и любящей, покорной и уступчивой. А любая, не укладывающаяся в эту классификацию, должно быть, настолько зла, что ее следует бояться – бояться даже больше, чем обычного преступника, ведь она-то определенно наделена силами самого дьявола. Ведьма – вот как, наверное, звали бы ее в старые времена.