– Я старалась, Стиви… я сказала твоему другу мистеру Муру, что присмотрю за ребенком, и я вправду старалась, но боль стала такой невыносимой…
– Все хорошо, Кэт, – сказал я, прижимая ее сильнее. – Ты молодец – у нас теперь за этим местом следит другой человек. От которого Либби не сможет убежать.
– Да, но сможет ли он убежать от нее, Стиви? – хрипло проговорила Кэт.
– Этого и не понадобится, – ответил я. – Наш парень не из таковских, Кэт, – он сможет ответить ей сполна.
Кивнув и слегка запнувшись, когда я подтащил ее к входной двери, Кэт попыталась сглотнуть; действие это явно далось ей с немалым трудом.
– Тогда он должен быть хорош, – выдохнула она, покашливая. – Потому что, говорю тебе, Стиви, – эта женщина просто конец этого распроклятого света…
Я достал ключ, открыл дверь и завел Кэт в теплый, застоявшийся воздух дома. Лишь только мы дошли до начала лестницы, она снова согнулась вдвое, изрыгнула еще желчи и вскрикнула в агонии. Но сам этот крик, похоже, потребовал больше сил, чем у нее было, и она, выскользнув у меня из рук, опустилась на ступеньку и тихо заплакала.
– Стиви, – попыталась выговорить она, когда я сел рядом с ней и обнял покрепче, – я знаю, ты не предполагал, и я не хочу втягивать тебя ни в какие неприятности…
Я совсем позабыл о болеутоляющей настойке.
– Сейчас, – выпалил я, прислонив ее к стене у лестницы, и поднялся, собираясь сбегать в смотровую доктора. – Подожди здесь, я принесу лекарство.
Я попытался было отойти и почувствовал, как она вцепилась мне в руку так, будто если отпустит меня, я уже никогда не вернусь. Обернувшись, я увидел, как по ее чудовищно бледному лицу ручьем текут слезы. Она уставилась на меня, словно никогда не видела раньше.
– Я совсем не заслужила такой доброты от тебя, – прошептала она; и что-то в ее словах заставило меня кинуться к ней и сжать с такой силой, какую она только, по-моему, могла выдержать.
– Давай-ка прекрати мне это, – выговорил я, отчаянно стараясь удержать глаза сухими. Может, меня просто добила долгая ночь; может, виной тому было ужасное происшествие с мистером Пиктоном; а может, просто робкая радость от того, что она и в самом деле признала в миг этой безысходной боли какую-то глубокую и чистую связь между нами; каково бы ни было объяснение, мысль о ее потере тогда стала самым худшим, что я только мог вообразить. – С тобой все будет хорошо, – продолжал я, вытирая ей лицо рукавом и заглядывая прямо в голубые глаза. – Мы ведь уже справились однажды, правда? И сейчас справимся. Но на этот раз, – добавил я с улыбкой, – когда все получится, я сам посажу тебя на этот проклятый поезд – и ты уедешь прочь из этого города.