— Как по мне, так итог довольно внушительный: один труп, две головы, пять исчезновений. И все это вокруг почти семидесятилетнего донжуана.
— Очкарика.
— Именно. — Саша вынула фотографию, которую дала ей Мажена Козьминская. — Так его называли не только здесь. Ему, должно быть, нравилась эта кличка, раз он хвастался ею в ЦК.
Романовская подняла голову, не понимая.
— Ты не хочешь съездить в Гданьск?
— Сейчас?
— Я планирую сегодня собрать все данные. А завтра, почему бы нет? В твоем сопровождении мне, наверное, можно выехать из города? Если очень надо, то могу продолжать играть роль подозреваемой. Это даже забавно.
Саша подошла к полке и наугад вытащила книгу. Ей попался «Миф людоеда». Книга была новая. Вряд ли списанная из библиотеки. Она открыла случайную страницу и прочла вслух:
— «Съесть кого-то значит полностью завладеть им, ощутить оральный экстаз». — Она захлопнула книгу и пошутила. — Может, он их ест? Поэтому нет трупов? Остаются только черепа и кости.
Романовская странно посмотрела на нее. Впервые ее не рассмешила шутка Залусской.
* * *
Сильная, стреляющая от бедра боль столкнула Мажену со стула. Она быстро выпрямила ногу, пытаясь преодолеть судорогу. Как всегда, стало только хуже. Через секунду у нее онемела стопа. Козьминская сползла на пол и легла на спину без движения. Она сжала зубы, из глаз полились слезы. Оса молча ждала, когда боль пройдет, успокаивая себя, что все проходит. Этому учит людей умиральня, иногда именуемая тюрьмой. Только когда боль отпустила, она разжала руку, сжимающую канву из льняного полотна с вколотой в нее иголкой и красной нитью мулине. Иоанн Павел II издевательски улыбался с незаконченной вышивки. У него еще не было носа и верхней части лица. Сейчас из него запросто можно было бы вышить Бэтмена. Года три назад она бы так и сделала, но сейчас у нее уже не было сил на приколы. Козьминская не могла даже отказаться от супа, хоть и знала, что надзирательница сунула в него средний палец, протягивая ей металлическую миску с неопределенной жижей. Она ела все, что можно было хоть как-то проглотить, хотя бы затем, чтобы было чем блевать. А это с ней приключалось последнее время по нескольку раз в день. Плюс ко всему — остеохондроз не давал ей передохнуть и двух дней. Это был давний дефект позвоночника. Может, и что посерьезнее. Поясница всегда была ее слабым местом. Она привыкла к боли, срослась с ней. Ноющая боль вообще не унималась, как чувство вины. Потому она предпочитала не знать, что это на самом деле так болит. Ортопед выслушал жалобы и неохотно подписал заключение о том, что она может работать в швейном цеху. Тогда она не знала, что проработает там совсем недолго. О лечении можно было не мечтать. Ее охватывало бешенство, когда боль на время отпускала, а потом накатывала по ночам с новой силой. Для таких, как она, не было даже аспирина. Поэтому Мажена курила одну сигарету за другой, делала себе очередной чифир. Ничего другого ей не оставалось. Если бы не дети, она б уже давно свернула себе голову. И сделает это, но сначала позаботится о них.