Женщина взяла их и прижала к груди.
– Входите, пожалуйста, – произнесла она по-английски практически без акцента. Я был слишком взвинчен, чтобы садиться, но когда она махнула мне на зеленый бархатный диван, я устроился на нем. Сама хозяйка села напротив меня в выжидательном молчании.
– Для начала, – объявил я, – вы должны понять, что омрачать память Илены – это последнее, что я хочу сделать. Если б на кону не оказались другие жизни, меня здесь вообще не было бы.
– Я понимаю, – сказала она.
– Деньги – они здесь?
Круз кивнула, поднялась, вышла из комнаты и вернулась через несколько минут с сигарной коробкой.
– Держите. – Она передала мне коробку, словно в ней было что-то живое и опасное.
Купюры были крупного достоинства – двадцатки, пятидесятки, сотни, – аккуратно свернутые в рулончики и скрепленные резиновыми кольцами. На глаз в коробке находилось по меньшей мере пятьдесят тысяч долларов, а наверняка и намного больше.
– Забирайте, – сказал я, возвращая коробку.
– Нет, нет. Мне они не нужны. Черные деньги.
– Просто подержите их у себя, пока я не вернусь за ними. Кто-нибудь еще знает – кто-нибудь из ваших сыновей?
– Нет. – Она категорично покачала головой. – Если б Рафаэль узнал, то забрал бы и купил наркоту. Нет. Только я.
– Давно они у вас?
– Илена, она принесла их за день до того, как ее убили. – Глаза матери наполнились слезами. – Я сказала: что это такое, где ты это взяла? А она: не могу сказать тебе, мама. Просто побереги их для меня. Я за ними вернусь. Но она так и не вернулась.
Круз вытащила из рукава платочек с бахромой и промокнула глаза.
– Пожалуйста, возьмите их назад. Припрячьте как следует.
– Только совсем ненадолго, сеньор, хорошо? Это черные деньги. Дурной глаз.
– Я вернусь за ними, если это то, чего вам хочется.
Она взяла коробку, опять ушла и вскоре вернулась.