Луи Цифер убил Мэгги Крузмарк. И мою дочь Епифанию. Сегодня аз воздам.

В брюках, белой рубашке и с галстуком под длинным черным облачением я готовил артиллерию к последнему бою. Никаких черных париков или накладных усов. Я не выходил из номера, пока не позвонили со стойки и не сказали, что лимузин прибыл. Зачем искушать судьбу? Если я что-то и должен Бижу, так это сделать все как надо. В 20:30 я прошел через вестибюль «Эксельсиора» – в развевающемся плаще, с рыбацкой сумкой на плече, с капюшоном в правой руке.

На обочине поджидала хищная черная «Лансия Фламиния». «Terme di Caracalla», – сказал я водителю. Лимузин выскользнул на неведомые ночные улицы. Я вертел шекель Иуды в кармане. Старался не думать. Где-то по дороге натянул черный капюшон. Мы остановились у рощи. Водитель вкратце объяснил дорогу. Сказал, что дождется.

Я двинулся через деревья и травянистую лужайку к огромным темным руинам древних римских бань. Разбросанные фонарные столбы дарили скудное освещение. Мне показалось, я заметил, как впереди в темноте скользнула другая фигура в капюшоне.

Я шел на слабое свечение вдали – оказалось, его источником была свеча, мерцающая у начала узкого лестничного пролета из камня, ведущего под землю, под осыпающиеся внешние стены. Я начал спускаться. Внизу путь по широкому сводчатому туннелю до маленького тусклого помещения указывала череда свечей. Свет проливался из другого зала в двух ступенях ниже. Это и был тот самый митреум, где последователи Митры приносили в жертву быков и лезли в яму под их туши, чтобы очиститься льющейся горячей кровью?

– Octo, – раздался голос из-за угла. – Ave Satanas![326]

– Ave Satanas! – ответили несколько приглушенных голосов.

Свернув, я заглянул в прямоугольный сводчатый зал метров двадцати в длину и десяти в ширину, озаренный свечами. Остановился, когда увидел пять людей в черных плащах и капюшонах вокруг огромной дыры в полу. Я ожидал только Латура с его приятелем, который давал задание. Зачем здесь еще три члена Собора? На случай западни я спрятал обе руки под рясой, правой сжимая скрытый двухзарядник, а левой доставая шекель Иуды.

– Trēdecim, – подал голос я, показывая монету. – Ave Satanas!

– Ave Satanas, – произнес хор голосов.

Один из них выступил вперед. «Trēs», – назвался сиплый голос Латура. Он заговорил по латыни. Я понимал каждое слово. Впервые за годы. Я снова стал собой. Почти двадцать лет я был пленником прошлого, считая себя Гарри Ангелом. Теперь я был Джонни Фаворитом, который жил настоящим.

Кардинал обводил рукой остальных членов Собора. Один за другим они называли свои номера.