Я же остался сидеть где был. На освещенной кухне Сюзанна, тяжело навалившись на стол, принялась безжизненно и сосредоточенно, точно в замедленном воспроизведении, тыкать в экран телефона; Леон у раковины плеснул водой в лицо, вытер шею, потом налил кружку и выпил залпом. Сюзанна подняла голову, зашевелила губами, он кивнул, не оборачиваясь. Вокруг меня вилась назойливая мошкара, какие-то твари ползали сзади по шее, по рукам, от земли сквозь одежду сочился холод.

Немного погодя Сюзанна взглянула на экран телефона и что-то сказала: такси. Оба схватили пальто, выронили, подняли, накинули на плечи и вышли в коридор.

Меня понемногу отпускало, но сад по-прежнему казался до жути чужим, вроде он, а вроде и не он. При мысли о том, чтобы подняться и пересечь это пустое пространство, по спине пробежал холодок, кто знает, что таится в укромных уголках, какие ловушки подстерегают, какие перепутавшиеся плети, дикие псы, лучи фонарей. Но меня трясло, задница вся промокла, и даже если та тварь была всего лишь совой, оставаться с ней один на один мне не хотелось. В конце концов я заставил себя подняться, преодолевая головокружение, и припустил в тени к дому, точно перепуганная мышь.

По лестнице я поднимался на ощупь целую вечность. От запаха пыли, мерного тихого храпа из комнаты Хьюго, скрипа половиц сердце замирало, прекращало биться. Я никак не мог решить, будить ли Мелиссу; с одной стороны, ей нужно как следует выспаться, с другой – я просто обязан ей все рассказать, весь этот бред, из-за которого мы с ней поссорились первый раз в жизни, я не мог ждать до утра.

– Любимая, – тихо, как мог, произнес я в темноту нашей спальни. – Ты спишь?

И сразу же догадался. Воздух в комнате был стерильный, прохладный, ни дыхания, ни ее запаха, ни следа ее тепла.

Я нашарил выключатель. Постель заправлена, шкаф открыт, вешалки пусты.

Я тяжело опустился на кровать. В ушах гудело. Отыскал телефон, позвонил Мелиссе – автоответчик. Набрал еще раз, то же самое. И еще – она отключила телефон.

Я и не думала, что это ты, сказала она, глядя мне в глаза, и я поверил ей, потому что хотел поверить. Неудивительно, что она весь вечер неотступно размышляла о чем-то, неудивительно, что так отчаянно старалась вытащить меня отсюда – среди ночи, пьяного, обдолбанного, бросить все, сбежать в чем были. Она пыталась меня защитить. Боялась, что если я продолжу расспросы, то узнаю, что натворил.

Почему-то сильнее всего меня ранило не то, что Мелисса решила, будто бы я способен убить, – в конце концов, мы с ней тогда и знакомы-то не были, у всех подростков каша в голове, они тупят и ни черта не соображают, мало ли что я мог отмочить. Но мне казалось, уж сейчас-то Мелисса знает, кто я такой, знает меня как никто, по-настоящему, даже если я сам себя не узнаю, помогает мне держаться, но получается, я ошибался, и от этой мысли хотелось уронить голову на руки и расплакаться. Я ведь не какой-нибудь там заскорузлый мудак, не психопат, способный начисто позабыть об убийстве, задвинуть его в дальний угол памяти и жить себе дальше как ни в чем не бывало, – ну вот, снова-здорово, с чего я взял, будто знаю, кто я такой, на что способен, на что нет?