Главное – я ничего не мог опровергнуть. Единственные мои контраргументы: “я ничего не помню” и “я не такой”, но много ли они стоят? В суде (быть может, даже наверняка): дамы и господа присяжные, я понимаю, что на удавке обнаружили ДНК моего клиента, но посмотрите на него, такой милый молодой блондин из такой приличной богатой семьи, такой красавчик, никогда не был замешан ни в чем подобном, разве он похож на убийцу… И если получится как-то замаскировать мои набрякшие веки и сделать так, чтобы язык не заплетался, пожалуй, мне удастся их убедить. Здесь же, в клубах пара, под беспощадную барабанную дробь воды и страдальческий стон труб, все было иначе. Что бы ни было у меня в голове, кем бы я себя ни считал – это не стоило совершенно ничего.
Две руки, чтобы повернуть ключ в ржавом замке, шепот
Все это казалось мне насилием, чужим, безумным, наведенным мороком. Разве я мог так думать? Я ведь совсем не такой: пью пиво с друзьями, ловко модерирую споры в твиттере, ленивыми дождливыми воскресными утрами в постели с Мелиссой завтракаю круассанами. Я не сразу понял, почему же нахлынувшее чувство показалось мне таким знакомым. Я по-прежнему стоял в душе, вытаращась в пространство, – наверное, добрых полчаса, вода уже остывала – и вдруг вспомнил: безликий доктор что-то бубнит, я первый день в больнице,
Вода остыла до такой степени, что я начал дрожать. Я уже вытирался, как вдруг услышал осторожный стук во входную дверь, потом пауза, мерное бормотание Хьюго сливается с другим голосом. Тон беззаботный, приятный, ничего срочного, но я узнал этот голос сквозь стены и пол, я узнал бы его с первого слова где угодно, точно влюбленный. Рафферти.