Она уже падала раз пятьдесят или сто. Вокруг темно, хоть глаз выколи. Ченнинг была вся в крови.
«Хорошо…»
Продвинулась на дюйм вперед, не упала.
«Хорошо, хорошо…»
Попробовала прыгнуть, оттолкнувшись обеими ногами, сумела удержать равновесие. Сделала так еще два раза – больше без падения не получалось. Это была уже привычная схема. Встать. Упасть. Отплеваться от грязи.
Должен быть выход.
Что-нибудь острое.
Ченнинг сделала еще одну попытку и упала, подвернув лодыжку, рухнула прямо плашмя. Руки связаны, ни за что не схватишься, так что упала прямо лицом в грязь, которая забилась в горло. Перекатилась на спину, поперхнувшись.
– Элизабет…
Имя прозвучало, как молитва. Элизабет знала бы, что делать. Элизабет хотела бы, чтобы она была сильной. Но Ченнинг сковал ужас, словно чья-то рука, плотно прижатая к спине.
Невидимая рука вжалась в спину еще сильнее, выдавливая из Ченнинг все хорошее. Она убила двоих людей, так что, наверное, заслужила оказаться одной в таком месте.
Скользя по земле, Ченнинг продвигалась по дюйму за раз – сначала на боку, потом на животе. Ползла и тихонько всхлипывала, но у дальней стены опять сумела подняться и стала наощупь пробираться вдоль нее, через каждые десять футов натыкаясь на вертикальные балки, совершенно проржавевшие, как и все остальное. Это заняло час, а может, и два; но у четвертой балки оказалась узкая кромка, где металл настолько изъела ржавчина, что та стала острой.
«Ну, теперь…»
Ченнинг придвинулась к ней спиной, задвигала руками, стянутыми пластиковыми хомутами. Острый край вместе с пластиком вгрызался и в кожу, но ей было плевать.
Теперь!
Теперь или никогда!