18 августа, четверг

«Где у этой лисы нора», – повторил я.

– Помнишь, жители Имирури видели по ночам в Очате огни? – спросил дедушка. Его невозмутимый голос внезапно меня успокоил. – Я расспросил их подробнее. Оказывается, такие же огни они видели двадцать лет назад, когда лис только начал убивать. Никакие это были не НЛО, а машина этого поганца, который мотался туда-сюда по развалинам. Похоже, у него в Очате штаб.

– В Очате? Вряд ли. Здесь ничего не осталось. Деревня полностью заброшена с 1934 года. Посмотри на церковную колокольню: вокруг нет даже электрических проводов. Не думаю, что убийца выбрал для себя место, где нет ни света, ни воды.

– А как же вода в реке Говелосте? – возразил дед. – К тому же вокруг множество людей завели себе электрические генераторы. Давай поезжай вперед по этой дороге. Когда асфальт кончится, свернем на грунтовку, вытоптанную козами. Я тут неплохо ориентируюсь.

– Дедушка, я участвую в сложнейшей операции. Ты не можешь находиться со мной, это опасно.

– Я видел больше оружия и пуль, чем ты за всю свою жизнь, сынок. Поеду с тобой в Очате, помогу тебе его отыскать, а потом вернусь в Имирури по местной дороге. Горы я знаю получше тебя.

Я и правда никогда не ходил по этому городу-призраку, даже толком не знал, как туда попасть. Кроме того, у дедушки было гораздо больше здравого смысла, чем у всех моих коллег и приятелей, вместе взятых, поэтому я позволил ему и дальше сопровождать меня в качестве пассажира и рванул в направлении, которое он указал мне пальцем.

– Дедушка, пообещай, что ты немедленно вернешься домой. Пообещай.

– Никаких обещаний дать тебе не могу, сынок. Даю слово. Этого хватит.

Тут он был прав. В его времена уговоры скреплялись простым рукопожатием, и он ни разу не нарушил своего слова.

Я посмотрел вперед. Передо мной простирались поля уже скошенной пшеницы, тюки соломы на обочине и какие-то обломки, мимо которых автомобиль проехал без труда. Мы преодолели около трехсот метров и увидели, что асфальт закончился. Справа виднелась развилка дороги, слева тропинка, терявшаяся в сорной траве и кустах.

– Раньше заезд был справа, – пробормотал дед.

Я послушался и оставил машину в тени последних деревьев, росших возле дороги; это был дикий орешник. Мы высадились и зашагали к башне Очате, небольшой колокольне без колокола – это было все, что осталось от старинной церкви Сан-Педро-де-Чочат. Кое-где виднелись непристойные рисунки и граффити, сатанинская пентаграмма, нарисованная краской из баллончика, и больше никаких признаков человеческого присутствия. Перед колокольней громоздились какие-то руины: должно быть, два последних жилых дома, оставшиеся от деревни. Сохранилась лишь часть передних стен без крыши; было невысоко и я заглянул во внутренний прямоугольный двор одной из развалин, но не увидел ничего, кроме густой крапивы.