— Ты знаешь этот трюк?

— Тебе не надо сказать Фрэнсису, что ты замужем? А Рэнди знал? Это поэтому вы развелись?

— У нас было много причин сделать это. А Фрэнсису я хотела сказать, когда решу, что время пришло. Если только ты ему уже не сказал.

Он замялся.

— Ничего я не говорил. — Он отвернулся от меня и посмотрел на сцену, где его одноклассники уже приближались к эподу.

— Послушай, — сказала я, — это большой разговор, и прямо сейчас я не могу все тебе объяснить. В данный момент я хотела бы прояснить только еще одну вещь: ты знаешь, как выглядит Оз? Ну так что, знаешь?

— Да. Он похож на меня. Я поискал его фотографии в интернете.

— Хорошо. Если ты увидишь его где-нибудь — у ворот школы или на улице рядом с нашей квартирой — сразу же сообщи мне. Понял? А теперь иди обратно в греческий хор. Ты хороший мальчик. Честный мальчик. Я люблю тебя.

Глава тридцать

Глава тридцать

Тело отца так и не нашли, а потому не нашли и следы лоразепама в его организме. Вероятно, река унесла его прямо в Северное море. Такая могила была подходящей. Если бы его нашли, я бы умерла от несправедливости. Я не желала для него ни надгробного камня, ни склепа, ни эпитафии — того, чего он лишил мою мать.

К тому же оказалось, что у папы перед смертью возникли серьезные проблемы с местной аристократией. Он присваивал пожертвования, которые предназначались для починки крыши в Клашердоне (в том числе те пять тысяч фунтов, которые Оз нашел в бумажнике). Отец выдавал себя за успешного биржевого брокера и принимал вклады от богатых друзей Альбины, гарантируя им баснословную прибыль «со дня на день». Оказалось, что они начали сличать купюры. Некоторые уже собирались подавать заявление о мошенничестве.

Альбина сказала полицейским, что ничего обо всем этом не знала, и, хоть убей, я не могла понять, врет она или нет.

Полиция Абердина в итоге квалифицировала его смерть как самоубийство, решив, что он утопился во избежание суда. Во время обыска в Клашердоне они даже нашли стихотворение, которое было достаточно мрачным, чтобы сойти за предсмертную записку: «Я был повешен, как и мой отец, — писал папа. — В двух футах от потолка».

В конце концов мы с Озом вернулись в Лондон, сблизившись совершенно особым, нездоровым образом. Мы вложили деньги, которые Оз украл у моего отца, в аренду квартиры в Килберне, хотя этот ирландский квартал и навевал неприятные воспоминания (я никогда не говорила Озу, что мне от этого не по себе, он должен был понимать сам).

Мы не обсуждали убийство папы за чашкой чая и вообще при свете дня. Этого предмета мы касались только в постели, при выключенном свете — это была своего рода секретная, постыдная прелюдия.