Холод — вот что почувствовала Зофия.

Небывалый, неправдоподобный холод, грозивший превратить ее в цельную глыбу льда.

— Это наш дом, мама, и его больше нет. Ты видишь?

Расмус словно не знал, как к этому относиться. Должен ли он заплакать от страха или обрадоваться, что их дом, целый квартал, показали по телевизору? Но увидел, как отреагировали мама и Хюго, — его старший брат, который так много всего знал, — и тоже замолчал. Они не хотели ничего об этом слышать. Видеть было более чем достаточно.

Но скоро сюжет закончился, и руины на экране сменились интерьерами риксдага, где политики обсуждали бюджет на осень.

Жизнь вернулась в привычное русло.

— Садитесь за стол и ешьте, — велела детям Зофия. — А мне нужно в ванную.

Он лежал все там же, за вентиляционной крышкой в углу, над вешалкой для полотенец. Зофия взяла мобильник, запрограммированный на один-единственный номер, и нажала кнопку.

— Пит, это я.

Она понятия не имела, где он находился, но голос прозвучал так отчетливо, будто Пит стоял рядом.

— Я просил тебя звонить только в самом крайнем случае.

— Это и есть крайний случай.

— Зо!

— Мы завтракали перед телевизором, я и дети. В новостях показали взорванный дом… наш дом, Пит…

— Что…

— Кто-то уничтожил наш дом.

Пит не отвечал. Возможно, виной тому было качество связи. Все-таки Албания — не ближний свет.

— Что происходит, Пит?

— Я все еще не могу говорить с тобой об этом.

— Пит, ты не слышишь меня. Наш дом взорвали, его больше нет. Ничего больше нет!