Я уже целую вечность мечтаю попасть в Музей чародейства Боскасла. Что-то словно тянет меня туда. Я плачу за вход монетами, которые дал мне Стив. Но с первого же момента мне становится не по себе. Времена изменились, повторяю я себе, читая о женщинах, которых держали под водой, пока они не захлебнутся, — только за то, что они лечили людей травами.
Когда я выхожу, то сажусь на скамейку, чтобы немного подумать, прежде чем вернуться в мастерскую. Кто-то оставил тут газету. Она трепещет на ветру. Страница переворачивается. И вот тогда я это вижу. Заголовок.
Ниже — фотография женщины и мужчины. Не старые, но и не молодые. Он крепко обнимает ее за плечи, словно хочет удержать рядом навсегда. На ее лице застыла нестественная улыбка, как будто она притворяется на камеру.
Я пытаюсь прочесть слова, но они пляшут у меня перед глазами. Меня охватывает озноб.
Я поспешно возвращаюсь, сердце гулко стучит в груди. Стив делает наброски углем.
— Это совсем не то, что мел, — говорит он, поднимая глаза и одаривая меня теплой улыбкой. — Техника другая.
Я больше не могу смотреть на его доброе лицо. Я бегу наверх, хватаю вещи и запихиваю их в пластиковые пакеты.
— Куда это ты собралась? — спрашивает он, когда я спускаюсь.
Я стараюсь, чтобы мой голос звучал твердо:
— Я ухожу.
— Но почему? — Он роняет уголь.
Я не могу сказать ему правду — что у меня возникло черное тягучее чувство, которое велит мне его оставить, хотя я не знаю почему. Затем вспоминаю, как Стив рассказывал мне о своей невесте, которая бросила его, потому что он скучный; и как ему от этого было больно.
Я прикусываю губу.
— Мне очень жаль, Стив. Но я не думаю, что мы подходим друг другу. Ты… ну, ты же скучный. Мне нужно больше острых ощущений.
Он выглядит так, будто я только что вырвала его сердце.
— Но мне казалось, что нам хорошо вместе.
— Ну, а мне нет, — говорю я, проталкиваясь мимо. — И кстати, все это твое уличное искусство — дерьмо собачье.
Вот теперь я как следует затоптала дорожку назад. Мне хочется плакать. Но я стискиваю зубы и выхожу.