— «Приют» — это устаревшее название, — парирую я. — Это была частная клиника.
— Как вам угодно. Там вас лечили от нервного срыва, насколько я понимаю.
— Да.
— Принимается. Впоследствии вы стали увлекаться волонтерской работой при тюрьме. Можете рассказать об этом подробней?
Почему она хочет это знать?
— Моя подруга по книжному клубу спросила, интересно ли это мне. Она вдохновила меня на вступление в местный Независимый наблюдательный совет — команду добровольцев, которая посещает тюрьмы, чтобы проверить, все ли там устроено, как следует.
Очередной раз, когда я не осознавала, что вскоре сама окажусь в подобном положении.
— Некоторые из нас — и я в том числе — помогали читать заключенным, которые не были достаточно грамотны. Я бросила это дело, когда родился Джош, чтобы проводить с ним больше времени.
— Почему вы вообще вызвались работать в тюрьме?
— Я считала своим долгом вернуть что-то обществу, а еще потому, что мне самой посчастливилось иметь дом и детей.
— Разве не может быть правдой, что столь обширный опыт на протяжении долгих лет помог вам сознательно и тщательно продумать ложную личность? Те люди, которые там находились, послужили вам материалом для изучения.
Так вот к чему она ведет.
— Нет. — Как заставить ее понять? — Они могли оставить след в моей душе, но я этого не осознавала.
— В душе. — Обвинительница повторяет это слово так, будто в него не верит. — Принимается. Скажите мне, Элли, — насколько важна для вас семья?
Ком в горле такой огромный, что мешает мне говорить.
— Очень важна, — выдавливаю я.
Перед глазами мелькает образ мамы. Ее нежная кожа, пахнущая розами. Я до сих пор помню, как она собирала со мной полевые цветы и рассказывала о незабудках.