– Как пожелаете.

– Господин Калинин здесь? Мне бы очень хотелось поговорить с ним.

– Господин Калинин ни с кем не встречается вне своих конференций или публичных выступлений. Он работает поздно и много. Вам остается десять минут до объявления по громкоговорителям. Первая часть выставки посвящена животным, это туда. У вас не будет времени осмотреть верхние этажи, нужно как минимум два часа, если не хотите ничего пропустить.

Значит, Калинин был где-то здесь, за работой. Габриэль постарался умерить свою нервозность и, не снимая перчаток, протянул билет контролеру. Глянул на закрытые двери справа, предпочел не задерживаться. Контролер внимательно на него посмотрел и позволил пройти через турникет. Выставка начиналась в конце коридора, однако по дороге в нишах уже экспонировались части костей и органов с пояснительными табличками рядом. Габриэль зашел в первый зал, погруженный в полутьму и задрапированный черной обивкой. Оазисы желтоватого света нависали над огромными стеклянными кубами.

Внутри были освежеванные животные. Габриэль был потрясен ощущением ужаса вкупе с абсолютной красотой, исходящим от пластинатов. Как если бы обитатели Ноева ковчега собрались здесь, в движении, любопытствующие или испуганные, а ветер небывалой жестокости заставил их застыть на месте, а потом сдул с них шкуру и плоть так, что они этого не заметили. На пьедесталах две серны стояли друг напротив друга на задних ногах, рога к рогам, в разгар противостояния. Их оголенные мускулы бугрились, сухожилия и нервы свивались под суровым взглядом половинки быка, разрезанного вдоль туши. С одной стороны он казался нетронутым – короткая красновато-бурая шерсть и сверкающий глаз. С другой стороны открывалась невероятная механика живого организма.

Животные были повсюду, разрезанные, выскобленные, наструганные. Уже прозвучало объявление о закрытии выставки. Редкие посетители, прогуливающиеся по залам, послушно развернулись и потянулись обратно, в то время как Габриэль двинулся вперед. Он увидел верблюда, у которого все десять систем организма были сделаны видимыми – мускульная, нервная, костная, пищеварительная… – прошел мимо стремительно бегущего страуса с выпученными глазами, развернутыми крыльями и быстрым телом, от которого не осталось ни костей, ни плоти, ни мускулов, зато оно демонстрировало девяносто шесть тысяч километров вен, артерий, артериол и капилляров. Габриэль представил себе титанический труд, сотни часов, которые потребовались Калинину, чтобы добиться подобного результата, столь чистого, столь эстетичного. И столь отвратительного тоже… Ибо где проходит грань между жизнью и смертью? Смерть – это разрушение, гниение, тлен, окончательный предел любой формы существования. Но то, что здесь?!