Чуть дальше Габриэль обнаружил «Человека взорванного», сборную композицию из фрагментов тела, монументальную скульптуру более пяти метров в ширину, похожую на стоп-кадр, сделанный в долю секунды, последовавшей за взрывом противопехотной мины. Прямо за ней его потряс вид продольно разрезанного тела лежащей женщины, беременной почти восьмимесячным ребенком. Выставленные рядом в крошечных витринах эмбрионы различного возраста позволяли отследить все этапы дородового развития.
И люди приходили восхищаться этим… Подобный акт трансгрессии выявлял людоедские и некрофильные инстинкты. В это мгновение он спросил себя, кто же в конечном счете является монстрами.
Лес смыкался вокруг него, освежеванные теснились все ближе, угрожающие, с обнаженными челюстями и умоляющими руками. Габриэля мучила жгучая, разрывающая боль, потому что не было никакого способа хотя бы мысленно представить себе человеческий облик этих мерзостей, отличить пластинаты, изготовленные на основе тел, полученных через медицинские университеты, от тех, кто попал в руки Калинина живым. Сколько похищений, сколько убийств? Какие пытки? Мысленно он видел, как этот садист работает с еще живыми жертвами, раздвигает плоть, отделяет сухожилия от костей точными движениями лезвия…
Габриэль миновал «Человека-шкаф», у которого отдельные части тела вынимались, предлагая нечто вроде органического самообслуживания, когда уловил в темноте поскрипывание двери, через которую прошел чуть раньше. На мгновение ему показалось, что во мраке блеснули чьи-то глаза, но когда он посветил в ту сторону, то понял, что это были глаза освежеванного в позе стрелка из лука с направленной на него стрелой. Он устремился туда, оказался в гуще армии трупов, сжал кулаки, готовый нанести удар. В том же порыве, к которому добавился страх, Габриэль пронесся через стеклянный коридор, подобие туннеля в аквариуме, с кусками человеческих тел по обе стороны, которые пытались воссоединиться, прижимаясь внутренностями к стеклу. Эти создания невыносимо угнетали его.
Где он находится? В каком направлении идти? Он двинулся наугад, застыл, когда «Бегунья» с мускулами наружу и широко распахнутой челюстью, напрасно старающейся втянуть в себя кислород, едва не бросилась на него. Махровая повязка на ее правом запястье была помечена черным рисунком: голова лошади.
Он всхлипнул, отступил на шаг, споткнулся о деревянный цоколь. Обернулся. Прямо перед ним был наивысший кошмар, завершение его поисков, материализация годов неизвестности.
Она была тут.