На нем хорошо смотрелся голубой облегающий свитер, подчеркивающий цвет глаз и достоинства фигуры. На лице остались следы от ожогов – один из шрамов пролег прямо над веком, и в этом месте у Романа больше не было брови.

– Живучий, гад, – согласился с женщиной Блатов. – Как говорится, ни огонь его не берет, ни пуля, ни злые языки.

Рыжий опер, как именинник, восседал за столом на хозяйском месте и накладывал себе левой рукой в тарелку маслины. Правая покоилась на груди – забинтованная и зафиксированная повязкой.

– Сегодня такой торжественный вечер! – Ульяна Юрьевна заметно волновалась. – Мы собрались, как самые близкие люди, за этим скромным ужином, чтобы… – Она поднесла к глазам платок. – Чтобы поздравить… То есть раскрыть…

– Ну, хватит, ма! – перебил ее Максим. – Вечно ты пускаешь слезу по делу и без дела.

Он выглядел мрачным и немногословным. Врачи только неделю назад разрешили снять бинты, и теперь Танкован привыкал к жизни без волос и с уродливыми, покрытыми безобразными язвами руками.

– Зачем перебиваешь мать? – нахмурился Семен Романович. – Понятное дело, она волнуется. А как иначе? Не каждый вечер, можно сказать, с сыном расстаемся!

– Да ничего не расстаетесь, – буркнул Максим. – Буду приезжать, навещать…

– На белом лимузине, – вставил Блатов.

– На нем, – раздраженно кивнул Танкован.

Даже после всей этой истории, которой минул уже месяц, где рыжий показал себя настоящим героем, он его недолюбливал. Тупой, закомплексованный мент, выскочка и наглец, Блатов умудрился втереться в доверие к родным и близким Максима, стать чуть ли не членом семьи!

Антошка сидел на коленях у матери и изредка бросал на Танкована осторожные взгляды. Ему недавно объяснили, что этот лысый дядя с некрасивыми руками – его папа и что в принципе он может попросить у него новый велосипед. Предложение выглядело заманчивым, но мальчуган никак не мог решиться на эту просьбу.

Маргарита время от времени убирала руки сынишки от пирожных, выложенных на широком фарфоровом блюде, и делала на ухо замечания. Она, кажется, еще более похорошела с того страшного вечера, только немного осунулась и в глазах появилась щемящая тоска. Они с сыном менее всех пострадали в том ужасном пожаре – отравились продуктами горения – это сущий пустяк по сравнению с тем, что могло произойти.

Маргарита помешивала ложечкой в розетке салат и все никак не решалась притронуться к пище – совершенно не было аппетита. Она иногда бросала на Скачкова пытливые взгляды и сама дивилась оттого, что не видит в нем Антиоха.

– Риточка, почему ты не ешь? – мигом заметила Ульяна Юрьевна. – Не нравится?