– Не кажется ли вам, – наконец спросил я, – что Петерс несколько переоценивает расстояние своего чудесного прыжка? Я понимаю, что он обладал почти сверхчеловеческими силой и проворством – но пятьдесят футов или около того! В это с трудом верится. Наши лучшие атлеты, полагаю, никогда не преодолевали многим больше половины такого расстояния, прыгая с разбега на ровной площадке. Ну ладно, сорок футов, с учетом всех обстоятельств, я еще допустил бы – хотя тридцать пять больше ответили бы моим представлениям о вероятном, а тридцать так и вовсе не вызвали бы никаких сомнений.

– Дело не в ваших представлениях или сомнениях, – ответил Бейнбридж, – а дело в факте. Однако рассмотрим случай с точки зрения разума и опыта. Давайте предположим, что прыжок с разбега на двадцать пять футов, на ровной площадке, не выходит за пределы возможностей тренированного спортсмена. Думаю, вы признаете за Петерсом заведомое превосходство в семь футов над любым спортсменом, коли примете во внимание строение его фигуры, столь хорошо приспособленной к прыжкам – фигуры, которая дает ему преимущество орангутана, но лишена недостатка последнего, состоящего в рукообразных ногах, плохо пригодных для перемещения по плоской поверхности. Насколько я понял со слов Петерса, при прыжке он отталкивается от земли больше руками, нежели ногами; и даже при всей его сверхъестественной силе толчок ногами у него слабее, чем у обычного спортсмена. Я лично считаю, что использование рук давало Петерсу преимущество в одну треть над любым другим человеком равной физической силы. Однако я прошу вас признать за ним, с учетом его благоприятного телосложения, превосходство в семь футов в прыжке – или в двадцать восемь процентов.

С таким предложением я согласился.

– Затем, – продолжал Бейнбридж, – следует помнить, что в случае с конкретным прыжком он не достиг противоположного края пропасти – ибо он действительно не достиг, и любой другой человек на его месте упал бы на дно ущелья. Он избежал полной неудачи единственно благодаря длине и чрезвычайной силе своих рук и железной хватке пальцев. На самом деле, если ширина расселины составляла пятьдесят футов, Петерс прыгнул только на сорок семь. Я прав?

И снова я согласился.

– Итак, мы признали допустимым с точки зрения здравого смысла прыжок в тридцать пять футов из фактических пятидесяти, – продолжал Бейнбридж. – Значит, нам остается объяснить еще пятнадцать. Позвольте напомнить вам о том, что противоположный край пропасти находился двенадцатью футами ниже того, с которого он прыгал; и что в полете через пропасть он потерял в высоте, помимо упомянутых двенадцати футов, еще четыре фута и восемь дюймов, которые, согласно дневниковым записям Пима, составляли его рост в ту пору. Если Петерс мог прыгнуть на расстояние тридцати пяти футов на ровной площадке, мог ли он преодолеть пятьдесят футов, с учетом снижения почти на семнадцать футов в полете? Взяв примерный вес Петерса, мы могли бы вычислить количество футофунтов энергии, или начальную скорость, необходимую для прыжка на расстояние пятидесяти футов с понижением на шестнадцать футов восемь дюймов в конечной точке. Но поскольку большинство значений в наших уравнениях приблизительны, я предпочитаю рассмотреть действие силы земного притяжения в общих чертах. Если прыгающий человек совершает усилие, направленное только по горизонтали, он даже в коротком прыжке теряет в высоте к моменту приземления. Если потеря в высоте не превышает двух футов, он просто поджимает ноги в полете и приземляется на корточки, то есть его туловище в конце прыжка занимает положение на полтора-два фута ниже исходного. Однако, при прыжке на двадцать пять футов прыгун должен бросить свое тело не только вперед, но и вверх; и инстинктивное понимание того, сколько энергии можно потратить на толчок вверх и сколько нужно вложить в движение вперед, является одной из главных составляющих его мастерства. Петерсу же вообще не надо было тратить усилие на движение вверх.