Однако нам следует поторопиться. И прежде чем перейти к более интересным предметам, я сразу поведаю вам о дальнейшей судьбе Апилуса. В детстве он славился своей тягой к знаниям и теперь, когда утратил способность ходить, направил все свои усилия на занятия литературой. Масусалили принял участие в несчастном молодом человеке и поначалу разрешал Апилусу изредка наведываться в свою лабораторию, где читатель уже побывал, а впоследствии сделал своим ассистентом. Петерс и Пим питали к бедняге самые добрые чувства и в доказательство своего сердечного отношения изобрели и смастерили подобие кресла с двумя большими колесами и одним маленьким, на котором инвалид мог свободно раскатывать по городу – причем практически с той же скоростью, с какой в прошлом ходил пешком. Согласно последним слухам о нем, дошедшим до Петерса, он взялся писать историю Хили-ли, начиная от заселения острова и вплоть до 1828 года. Да, кстати, одной из самых странных вещей в Хили-ли для Пима и Петерса явилось летоисчисление, казавшееся аналогичным нашему. Однако на самом деле оно отличалось от нашего, хотя Петерс и настаивает на обратном: мы ведем летоисчисление по григорианскому календарю, а хилилиты вели по юлианскому. Таким образом хилилитский календарь отставал от нашего примерно на одиннадцать дней – каковую разницу Петерс при данных обстоятельствах запросто мог не заметить.
Через несколько недель после спасения Лиламы они с Пимом поженились, по хилилитскому обряду. Церемония бракосочетания прошла очень тихо и скромно. Думаю, отсутствие пышных торжеств объяснялось традициями Хили-ли; к тому же, возможно, прискорбный случай с Апилусом не позволял устроить веселое празднество, ибо пострадавший тогда еще находился в крайне тяжелом состоянии.
Здесь Бейнбридж на минуту умолк, прошелся взад-вперед по комнате, снова зажег давно забытую сигару, которую по-прежнему держал в руке, а потом уселся в кресло и продолжил:
Глава семнадцатая
Глава семнадцатая
– Приятно размышлять об этом периоде жизни молодого Пима. Мы думаем о его родном доме на далеком острове Нантакете, о любящей матери, гордом отце, обожающем старом деде – обо всем, что он оставил, возможно навсегда, в приступе мальчишеского безрассудства; потом вспоминаем о вспыхнувшем на корабле мятеже – безусловно, одном из страшнейших испытаний, какие могут выпасть на долю мужчины; о смерти лучшего друга и отца друга, о кораблекрушении и долгих, мучительно-долгих днях, когда он, изнемогая от голода и жажды, напряженно всматривался вдаль в надежде увидеть какое-нибудь судно; о гибели всех товарищей, за исключением гориллобразного полукровки, чей животный инстинкт любви и преданности стал надежной защитой бедному мальчику. Потом наступает светлая полоса жизни в Хили-ли, подобная солнечному лучу, на мгновение пробившемуся в разрыв облачной пелены ненастным днем. Для Пима солнце блистало особенно лучезарно, когда тяжкие невзгоды отступили на время; но когда облака вновь застили от него светлую радость существования, они сомкнулись уже навсегда. Однако этот мальчик – в сущности, совсем еще ребенок, – в свои юные годы познавший больше тягот и опасностей, чем выпадает на долгую жизнь большинства стариков, все же успел насладиться счастьем, какое судьба дарует далеко не всем. Он наслаждался счастьем, перед которым меркнет всё, чего в силах достичь честолюбие, подкрепленное богатством и властью, – а именно, преданной любовью прекрасной женщины, равно любимой взаимно. Этого мальчика любила женщина, способная своим колдовским очарованием утолять все желания, пленять воображение, возбуждать в сердце страсть, возносящую душу в небесные сферы, где она пребывает в гармонии с Божественным и припадает – как умирающий от жажды странник в пустыне припадает запекшимися губами к прохладному роднику, – к источнику самой любви. Но в большинстве случаев любовь человеческая столь низменна и столь злотворна, столь безнравственна! Господь, преследуя Свои непостижимые цели, связывает для рода людского плотскую страсть с любовью божественной. Двое не неразлучны, и человек с легкостью разлучает их. Истинную любовь можно увидеть как среди низших, так и среди высших форм жизни, наделенных сознанием. Мы видим ее в сердце верного пса, умирающего на могиле своего любимого хозяина и испускающего последнее дыхание в исполненном муки вое. И мы видим ее в непорочном женском сердце, где она дремлет, готовая в любой миг пробудиться в ответ на зов родственной души и запылать неугасимым вечным пламенем. Женщина божественна по сути своей. Мужчина порой накрепко запирал ее в гареме, порой возводил на имперский трон – но не истребил в ней божественного начала.