— Да? И какой же, Жан Мишель? Сделайте одолжение, объясните. Я по глупости решил, что защищен полицейским мандатом, — оказывается, ничего подобного. Ничто из того, что я сделал, ни одно успешное расследование в счет не идет. У нас нет ни денег, ни помощи, ни защиты. Любая попытка что-то предпринять — уже не полицейское расследование, а злостное нарушение закона. Нас приравняли к уличным бандитам.

Кардель вскочил и начал мерить комнату шагами, размахивая здоровой рукой, — пытался найти если не аргументы, то хотя бы более или менее убедительные слова.

— Скажу вам вот что, Эмиль. Думать — это, конечно, не моя сильная сторона. Но мы можем заниматься каждый своим. Я же не прошу вас вздуть какого-нибудь моряка! Это вас-то, с вашей сотней фунтов веса и руками, как лучинки! Я делаю свое дело, так делайте же свое.

Винге уныло покачал головой:

— Не могу. Я уже десять раз переставил все с ног на голову и обратно. Не нахожу решения.

— Значит, переставьте в одиннадцатый! Или в двенадцатый, черт бы вас подрал!

Кардель дернул себя за волосы и вскрикнул от боли. Оттолкнул стул так, что тот отлетел в сторону, и взялся за рукоятку двери.

— Жан Мишель? Не могли бы вы взять с собой эти бутылки?

— С чего бы это, Эмиль? Город наводнен перегонным. На каждом углу. А это… — он мотнул головой в сторону подоконника, — хотите — пейте, не хотите — не пейте. Выбор ваш. Как, впрочем, и всегда.

Переступил порог, но задержался и обернулся:

— Не можете ничего придумать, спросите брата.

18

18

Анна Стина Кнапп осмотрела свое новое жилище. Большая комната. Отделена от остального дома коридором — все, что происходит, доносится сюда в виде неопределенного шума: голоса, в которых не удается различить ни слова, звяканье посуды на кухне, ругань в прачечной. Дверь не заперта. Ей дали понять — она ни в коем случае не пленница и никакими обязательствами не связана. В любой момент — выйти из комнаты, по коридору налево, пересечь кухню, спуститься во двор — и вот он, Город между мостами. Ее хозяин ничего от нее не скрывает, отвечает на все вопросы. Не скрывает и своих намерений. Тихо Сетон постановил для себя: правда — лучший союзник. Она должна действовать добровольно, понимая, на что идет. Можно, конечно, сбежать, но с какой стати? Здесь есть все. По сравнению с тем, как она прожила последний год, — королевская роскошь. Еда три раза в день, каждое утро приносят воду, влажные льняные полотенца, сухие льняные полотенца, мыло на блюдце.

Не сразу, далеко не сразу привыкла она к твердой пище в таких количествах. Поначалу желудок протестовал. Анна Стина, плача от резей в животе, вставала на колени — и все съеденное оказывалось в ночном горшке. Но постепенно привыкла, овладела собой. Начала медленно, но верно поправляться, исчезли торчащие ребра, у обвисшей кожи на плечах и голенях появилась работа — наконец-то есть что обтягивать. Округлились щеки. На туалетном столике зеркало — она то и дело в него смотрится. С каждым днем в ней все меньше от бездомной изголодавшейся девчонки с пустым, ничего не выражающим взглядом. С каждым днем она все больше похожа на Анну Стину Кнапп, ту, которую сама не без труда вспоминает. И с каждым днем выглядит все моложе, точно кто-то остановил стрелки и пустил их в обратном направлении.