Тех источников его жизни не стало, а новый – Ксюшу – у него отняли. Но мысли о ней гниющие зомби в форме забрать не могли. Каждый день он вспоминал о ней, и гадал, где она сейчас может быть.
Лишь бы только не с издателем. Не снова. То, что его Ксюша сопротивлялась, когда издатель утаскивал её от него, давало на это надежду.
Почему он не достал его первым? Сразу, едва узнав, кто он такой? Пожалуй, в этом заключалась его самая большая ошибка. Ведь с тех пор, как он узнал о его существовании, он мечтал убить его. Он точно не запомнил имени, увиденного один раз на сайте издательства, и которое Ксюша во время болезни пыталась произнёсти в бреду. Гриша или Гоша – это не имело значения. Имело только желание найти издателя и вскрыть его истинную суть. Хотелось очистить его грудную клетку до самых костей, не давая ему потерять сознание от боли… О, он делал бы это достаточно долго. А помочь ему разделить участь поставил бы всю коррумпированную падаль в погонах, по вине которой он промахнулся и не смог убить врага, всего лишь ранив в плечо. Не смог использовать, возможно, единственный шанс на это.
Как бы то ни было – теперь он был проклят. То, что он испытывал в те полтора месяца, было привилегией любого другого человека, не его – и то, что всё это вообще случилось с таким отрешённым от всего мира, как он, было невероятным подарком судьбы. И пусть одиночество всегда было его сутью – зачем оно теперь? В такой форме, где нет ничего?
Где нет её и их общего рая?
Поначалу он собирался убить её – но этого не сделал. Даже после того, как Ксюша здорово ударила его по голове… Он не мог думать о мести. Вместо этого он понял, что находит её забавной и одновременно смелой в нелепых, но решительных попытках сбежать. Рискуя всем, он оставил её у себя. Не позволил ей умереть. Он понимал, что этим подвергал себя опасности. Ксюша, очнувшись, могла найти против него множество улик. Но когда так и вышло, он, неожиданно для самого себя, пошёл ещё дальше. Решился – и рассказал о себе все. Он хотел выговориться. Хотел быть перед ней полностью Настоящим. И она не отвернулась снова. Наоборот – поняла его. Приняла, какой он есть. Единственная за всю его жизнь. Сделала это, несмотря на всю боль, что он успел ей причинить. Так, безусловно, как могла бы только родная мать.