— Я больше не могу, — плакала она, — нет, больше я не могу... Вы же видите, они мертвы...

Это были ее последние внятные слова. Губы ее еще шевелились, но я ничего не мог разобрать. Мало-помалу она успокоилась, и потянулись долгие безмолвные часы. На заре я понял, что она не дышит. Жена моя умерла. Во всяком случае, она стала такой, какой я видел ее в гостиной между отцом и матерью, когда тайком пробрался в замок, какой видел потом в ландо... Поэтому я не стал будить слуг. Слезы застилали мне глаза, когда я доставал из шкафа бледно-зеленое платье — весенний наряд нашей любви. Моя возлюбленная стала так легка, что я без труда поднял ее и обрядил. Я сделал ей прическу, украсил драгоценностями и положил на наше ложе, ожидая чуда, которое непременно должно было произойти. Изредка я касался ее руки и чувствовал: она остывает. Но рука, которой я касался в карете, тоже была ледяной и твердой. Так почему же в этом теле, где уже не однажды побывала смерть, вновь не расцвести жизни? Весь день я не сводил глаз с лица любимой жены. Лицо темнело, делаясь восковым. Я не думал, не молился, я ждал. Я был уверен, что она оживет. В пять часов я отпустил слуг; моя бледность напугала их, но они ни о чем не спросили и с поспешностью удалились. Я вернулся в спальню, где светло горели восковые свечи. Не шевельнулась ли она, пока меня не было? Я сел напротив кровати, намереваясь просидеть здесь до тех пор, пока мне не вернут возлюбленную. Среди ночи мне пришла в голову мысль, которой следовало бы явиться гораздо раньше: для того, чтобы чудо повторилось, нужно поместить Клер туда, где оно свершилось. Я распахнул все двери и зажег все люстры. Я нес ее на руках и не чувствовал тяжести. Шел я очень медленно, позволяя моим предкам в этом пустынном замке наглядеться на нее. Я спустился с Клер вниз по широкой лестнице, по которой до меня поднималось столько счастливых пар. Та, что так недавно была плотью от плоти моей, спала на моей груди, но жар моей крови не проникал ей в жилы, не заставлял забиться сердце. Я усадил ее в то самое кресло, где она сидела, тихонько, на цыпочках, отошел и уселся сам в кресло барона. Теперь можно было ждать и надеяться! Я напряг всю свою волю, сложил руки и стал молиться...

Клер медленно клонилась набок и соскользнула на ковер. Я лишился сознания.

Теперь я знаю, Клер умерла. Я не чувствую горя, ни на что не надеюсь. Я похож на сломленное бурей дерево. Жизнь утратила для меня всякий смысл. Я зарядил один из отцовских пистолетов. Через минуту я буду лежать окровавленный подле нее, а прекрасный залитый светом замок станет стражем наших бездыханных тел. К моей печальной и правдивой повеет я присовокупляю имена тех, кого назначаю наследниками. Не надо сохранять замок! Он проклят, его лучше разрушить! Но пусть каждый год наследники служат мессу, молясь о спасении двух наших душ, соединившихся теперь навеки.