— «Сломалось!» Помолчали бы лучше! Наверняка все дело в этом чертовом счетчике. Ну и системка, черт возьми! Братец, видите ли, экономит!

Реми пощелкал выключателем на лестничной площадке — лампы не зажигались. Ну и ладно! Реми проскользнул в мамину комнату, приотворил ставни. Сигарета дрожала у него в пальцах. Надо было бросить ее, а потом уже входить. Теперь же получилось, что он вроде как оскорбил память о покойной. Да и что сказали бы остальные, если бы заметили… Мама… Эти стены помнят ее живой… Реми медленно прошелся по комнате. С тех пор он ни разу сюда не заходил и мало-помалу забыл ее. Впрочем, ничего особо интересного здесь не было: кровать, шкаф, два кресла, секретер, каминные часы — и всюду пахнет плесенью; время от времени слышалось потрескивание — в сердцевине деревянных балок трудились черви. Черви… Реми провел рукой по лбу, откинул назад челку. Ему показалось, что он здесь всего-навсего гость, прохожий, посторонний. От мамы не осталось и следа. Ее комнату забросили. Вот так. Все кончено. Ждать больше нечего. Прошлому осталось только молчать.

Реми сел за секретер, за которым мама писала письма, откинул крышку. Медные шарниры разъедены и покрыты окисью. С обеих сторон выстроились друг над другом ящики — все пустые. Да и зачем было маме оставлять здесь что-то? Реми обнаружил лишь заржавленную ручку с пером и перочистку — полурасползшуюся на нитки суконку с неровными краями. Он приоткрыл средний ящик — в нем лежала какая-то картина, но ящик никак не выдвигался, и картина застряла на полпути. Реми пришлось вынуть все остальные ящики и постучать. Наконец он извлек картину и посмотрел на нее. В первый момент он ничего не мог понять. Перед ним был его собственный портрет, до невероятности похожий на оригинал: те же волосы, челка, синие, немного усталые глаза, впалые щеки, слегка опущенные уголки губ… Но затем он заметил серьги и положил картину — у него вдруг не стало сил держать ее на вытянутых руках. Внизу продолжали спорить о поломке, дядя бушевал и гремел инструментами. Реми робко опустил взгляд и вновь увидел перед собой подростка с серьгами в ушах. Это был портрет мамы. Теперь Реми вспомнил эти серьги: два золотых кольца на едва заметных цепочках. Какое непривычное сочетание — серьги и мальчишечье лицо! Реми поставил картину на камин, прислонив к зеркалу. Он увидел два своих лица, одно рядом с другим, легкая челка спадала на оба лба. Реми отступил назад, однако синие глаза на портрете по-прежнему смотрели на него; в полутьме они казались невероятно живыми, очень ласковыми и немного измученными, словно после долгой болезни. В правом нижнем углу виднелась подпись художника, совсем крошечная и тонкая, точно вырезанная кончиком кинжала… Откуда взялся этот портрет? И почему его так небрежно бросили в ящик, а после заперли дверь? И портрет на двенадцать лет оказался узником тьмы. Но за какие же грехи? Лицо, смотревшее на Реми, нисколько не походило на лицо освобожденной.